– Я поеду назад, – сообщил он. – Если я увижу ее, надо ли что-нибудь передать?
Ральф подавил улыбку и сказал:
– Если увидишь, передай, что я там буду.
– Ага, – сказал мужчина и отправился в путь. Ральф некоторое время наблюдал за ним, а затем с легким сердцем вернулся к своей работе. Целую неделю в Ньюмаркете.
Естественно, они с Аннунсиатой встретятся и поговорят... Оба были очень горды. Он не мог поехать в Уайтхолл, а она не могла смирить гордыню, чтобы вернуться домой. Ньюмаркет был идеальным компромиссом. Никто не мог усомниться в интересе Ральфа к скачкам, ведь он каждое лето проводил бега в Йорке и пересек почти полмира, чтобы привезти домой жеребца для улучшения породы своих лошадей. Она будет там только с принцем Рупертом, и это хорошо. По слухам он знал о жене больше, чем из всех ее писем за прошедшие месяцы. Но слухи были нерадостны. Многие считали ее любовницей короля, что, скорее всего, означало, как он понимал, что она любовница кого-то другого, хотя король действительно опекал ее и приблизил ее апартаменты к своим. Если Аннунсиата уйдет от него к королю, он действительно ее потеряет. Интересно, какие же слухи о нем дошли до нее? Они с Элизабет были очень осторожны, но слуги обладают необычайным талантом выявлять все тайное, и Ральф опасался, не донесли ли на него Аннунсиате.
Неделя скачек планировалась в марте. Он приедет потихоньку, без всяких церемоний, найдет ее и поговорит. Ральф убеждал себя, что ему безразлично, вернется она или нет, но ведь именно он должен позаботиться обо всей семье, о детях, о репутации. Должно быть достигнуто хоть какое-то соглашение, создана хотя бы видимость респектабельности. Но Ральф не говорил себе всей правды. Чем ближе подходило время отъезда на юг, тем больше он сгорал от нетерпения. Она была любовью его жизни, и нежная привязанность, которая существовала между ним и Элизабет, напоминала чувство к Аннунсиате не больше, чем свеча напоминает солнце. Свеча хороша во тьме ночи, но ни один человек не будет зажигать ее днем.
Благодаря королю Чарльзу скачки приобрели популярность, а из-за них стал популярным Ньюмаркет. Неделя скачек была длинной вереницей развлечений, и вся деревня наполнялась соблазнами. Все гостиницы и пансионы были забиты, а по улицам ходили толпы шикарных дам и джентльменов, их слуг и лицедеев на любой вкус. Лошади были везде, а их запах и звуки заполняли все дни, так же, как музыка, танцы и веселье – ночи. В город стекались, как мухи на варенье, торговцы всех сортов; мастера конного снаряжения, кузнецы, конюхи ехали сюда в поисках работы, а ясноглазые юноши из хороших семей – в надежде, что кто-нибудь заплатит им за участие в скачках. Здесь были мастера дамских причесок и брадобреи, безработные горничные и дворецкие, воры и карманники и множество людей всевозможных профессий – и каждый мог найти себе дело по душе. При таком большом скоплении народа здесь было раздолье для торговцев вином, закуской, сладостями, а на десерт предлагались петушиные бои.
Аннунсиате все это было очень по сердцу. Она обожала шум и возбуждение толпы, наряды и танцы; ей нравилось каждый день появляться в сопровождении короля и принца Руперта, советовать им, на каких лошадей ставить; она любила азарт скачек, а имея некоторый опыт и хороший глаз в оценке лошадей и собственные деньги, ставила так удачно, что еще до конца недели и король, и принц Руперт оказались у нее в долгу. Король находился здесь неофициально, то есть был без королевы и свиты, и Аннунсиате льстило, что она единственная женщина подле него. А особенно приятно было то, что рядом с ней – Руперт, и никакой Пэг Хьюджес. На всех балах и ассамблеях, которые они посещали, не было кавалера, не предложившего бы ей руку, но она танцевала только с принцем. Иногда они беседовали о лошадях или о собаках, иногда о чем-нибудь отвлеченном, но в основном пребывали в счастливом молчании, соприкасаясь руками, улыбаясь, когда встречались их глаза.
Аннунсиата заметила, что Хлорис пытается привлечь к себе ее внимание, но была слишком занята собой и приписала это флирту горничной с молодыми капитанами, наводнившими деревню. Но на четвертый день, когда Аннунсиата нежилась в постели, думая, что бы такое съесть на завтрак и что бы эдакое надеть к обеду, дверь ее спальни открыли более решительно, чем предписывалось этикетом, и Хлорис, возбужденная и раскрасневшаяся, сказала, стоя на пороге:
– К вам посетитель, госпожа. Аннунсиата нахмурилась.
– Так рано? Кто это? Я не могу никого принять, – начала она, но Хлорис уже отступила в сторону и пропустила посетителя.
У Аннунсиаты не хватило времени даже на то, чтобы выразить возмущение, поскольку мужчина, пройдя на свет, падающий из окна, снял шляпу и произнес:
– Надеюсь, ты сможешь уделить мне немного времени?
Аннунсиата не могла вымолвить ни слова, сердце ее ушло в пятки. Хлорис, воспользовавшись паузой, вышла из спальни и закрыла за собой дверь.
«Я уничтожу ее за это», – подумала Аннунсиата, а сама спокойным, почти ровным голосом сказала:
– Конечно, Ральф. Столько, сколько тебе угодно. Проходи и располагайся. Прикажешь подать прохладительного?
– Нет, нет, спасибо. Прошу прощения за ранний визит, но я хотел наверняка застать тебя. У тебя такая насыщенная жизнь.
Аннунсиата подумала, что они ведут себя как вежливые незнакомцы. Муж подошел ближе, и на мгновение ей показалось, что он сейчас наклонится и поцелует ее, но Ральф сел на стул у изголовья кровати, развязал шнуры плаща и сбросил его с плеч. Аннунсиату, наблюдающую за его действиями, колотила нервная дрожь. Муж принес с собой запах улицы и лошадей. Его ботинки были в грязи, и она догадалась, что он только что прискакал. Одежда Ральфа была модной, но не вычурной и подчеркивала линии крепкого, выносливого тела, так отличавшегося от бледных, изнеженных тел ее городских кавалеров, походивших на траву в подполе. Его пальцы были сильными и ловкими. Он был так реален, так ярок, словно ослепительный солнечный свет для непривычного глаза. Аннунсиата попыталась заглянуть ему в лицо, но тут же отвела взгляд. Ему сорок три, как и королю, – никогда раньше она о нем так не думала и вдруг почувствовала, что Ральф настоящий и взрослый, а она ребенок, играющий в свои игрушки, маленький и беспомощный. Аннунсиате казалось, будто муж застал ее за какой-то шалостью и пришел сюда за тем, чтобы отвезти ее домой и наказать. Настоящая жизнь была только в Морлэнде, все остальное – игра.
Молчание затянулось. Ральф смотрел на нее, а она – на его руки. Наконец он тихо, доброжелательно, но очень твердо сказал:
– Аннунсиата, мы не можем продолжать жить подобным образом.
