— Я. — Шарп не стал поправлять юношу. Капитан так капитан, хоть чёрт в ступе.
— Велено вас разыскать, сэр!
— А в чём дело?
— Офицерский багаж, сэр. Он ограблен.
— Ограблен? — Шарп выбрался из траншеи.
— Пропало серебро полковника. У всех из нас что-нибудь пропало, сэр!
Крепкое словцо сорвалось с языка у Шарпа. Он не должен был ввязываться в схватку, он должен был охранять обоз, в том числе и личные вещи офицеров. Шарп снова чертыхнулся и побежал за Мэттьюзом.
— Проклятье!
Полковник Уиндхэм гневно мерил шагами крохотную овчарню. Время от времени он давал выход кипящей в нём ярости, стегая плетью груду сваленных в углу офицерских вьюков.
— Когда это произошло. — спросил запыхавшийся Шарп майора Форреста.
— Неизвестно. — пожал плечами расстроенный майор.
Хотя они говорили шёпотом, полковник услышал. Как на шарнире, он мгновенно развернулся к Шарпу. От резкого движения из его двууголки выплеснулась лужица дождевой воды. Уиндхэм вперился в Шарпа:
— Когда?! Вы смеете спрашивать?! После полудня, когда вы были где угодно, только не там, где вам положено было быть!
Злость полковника вполне разделяла дюжина офицеров полка, столпившихся у стен.
— И всё же, откуда известно, что кража состоялась именно сегодня? — Шарп настаивал.
Секунду полковник яростно пучил глаза, затем отвернулся и грязно выругался. Шарп имел все основания сомневаться — он точно знал, что в течение последних трёх дней никто из офицеров к тюкам не подходил. В этом не было ничего удивительного, — в кожаных сумках хранились не предметы повседневного пользования офицеров, а их ценности; вещи, которыми дорожили; то, что извлекалось на свет в редких случаях, когда полк расквартировывался надолго и с удобством: хрусталь, серебро и прочие роскошные безделицы, скрашивающие быт.
Уиндхэм рявкнул на майора Колетта:
— Доложите, что пропало!
Список украденных вещей был невелик. Форрест недосчитался денежного чека, но его уже нашли смятым в грязи. Кто бы ни вскрыл вьюки, бумагой он не интересовался. Кроме того, исчезла пара табакерок и золотая цепочка. Кое-что из пропавшего имело явно сьюдад-родригское происхождение, например, золотая фурнитура для ножен, или серебряные серьги, предназначавшиеся, по словам их смущённого владельца-лейтенанта, в подарок матери. Майор Колетт лишился бритвенного зеркальца с серебряной крышкой и дорогих часов. Чувствительнее всех пострадал полковник, — соблазнившись филигранной рамкой, вор унёс портрет несгибаемой Джессики, памятный Шарпу по Элвашу. Уиндхэм страдал искренне, ему было за что любить супругу: по слухам, кроме немалого приданного, она принесла мужу охотничьи угодья в половину Лестершира.
Уиндхэм наставил на Шарпа кнут:
— У вас пропало что-нибудь?
Шарп покачал головой:
— Да у меня нет ничего.
Как древний мудрец, всё своё Шарп носил с собой. Немного золота, добытого под Альмейдой, и саблю, подаренную Патриотическим Фондом, он хранил у доверенных лиц в Лондоне.
— Где ваш рюкзак?
— С прочими, сэр.
— Он помечен?
— Нет, сэр.
— Достаньте его, Шарп.
Какой был в этом смысл? Или полковник считал вором Шарпа? Если так, то почему он приказал стрелку самому извлечь ранец, ведь, будь Шарп вором, он мог бы воспользоваться этой возможностью перепрятать краденое. Шарп вытащил свой рюкзак и бросил посреди комнаты:
— Желаете обыскать, сэр?
Уиндхэм брезгливо поджал губы:
— Не порите чепухи, Шарп. Вы — офицер! — раз офицер, то, разумеется, джентльмен, — Я хочу знать, насколько далеко преступник простёр свои грязные лапы. Повторяю, внимательно посмотрите, не пропало ли у вас что-нибудь.
Шарп расстегнул ремни. В его трофейном французском ранце лежала грязная смена белья, два запасных замка к винтовке и полбутылки рома. Одна-единственная ценность хранилась в рюкзаке, и Шарп не мог её найти:
— Пропала моя подзорная труба, сэр.
— Есть какие-то особенности, по которым вы могли бы её опознать?
Особенность имелась, — бронзовая табличка с надписью «В благодарность. А. У. 23 сентября 1803». Шарп в отчаянии опять запустил руку в ранец, но тщетно — труба отсутствовала. Подзорную трубу подарил Шарпу Веллингтон. Стрелок клял себя последними словами за то, что оставил рюкзак вместе с багажом прочих офицеров.
Выслушав описание трубы, Уиндхэм удовлетворённо кивнул:
— Это доказывает одну вещь.
— Какую, сэр?
— Думаю, мы теперь знаем, где служит вор. В Лёгкой роте.
Полковник повернулся к майору Колетту:
— Постройте Лёгкую роту, Джек, и обыщите каждого.
Шарп попробовал возразить:
— Сэр?
Уиндхэм обжёг стрелка уничижительным взглядом:
— На вашем месте, Шарп, я бы помолчал! Эта кража стала возможной только потому, что вы шлялись Бог знает где вместо выполнения своих прямых обязанностей!
Хейксвелл! Это мог быть только Хейксвелл! Шарп был уверен в этом столь же твёрдо, как и в том, что доказательств у него нет. Подзорную трубу Шарп спрятал в рюкзак в полдень. После двенадцати Лёгкая рота или, по крайней мере, большая её часть, на глазах у Шарпа сражалась с французами. Хейксвелл. Стрелок помнил перемазанную землёй грузную фигуру, удаляющуюся как раз в направлении овчарни. Мерзавцу хватило бы времени не только хорошенько порыться в офицерском багаже, но и припрятать добычу, пока охранники с вершины холма наблюдали за схваткой. Шарп стягивал ранец ремнями. Майор Форрест, дождавшись, когда выйдут остальные офицеры, сочувственно сказал:
— Мне очень жаль, Шарп.
— Рота ни при чём, сэр.
— Я не о роте, я о вашей трубе.
Форрест был славным малым, всегда желавшим окружающим добра. Стрелок пожал плечами:
— Как пришло, так и ушло, сэр.
Майор выглядел несчастным:
— Эх, а ведь мы были таким дружным полком.
Выражение его лица вдруг преобразилось от печали к любопытству:
— Э-э, Шарп?
— Сэр?
— Полковник Уиндхэм сказал мне, что вы женаты. Я не разубеждал его…
— А хотелось, сэр?
— Бог мой, нет. Но всё же…
— Я не женат, сэр, если вы об этом.
— Но он ссылался на ваши слова.
— Так получилось, сэр.
— Но, Шарп, а как же документы, а… — Форрест сдался, — Почему вы не скажете ему правду?
— Потому что женюсь.
Форрест засмеялся:
— Теперь понимаю. Не стоит разубеждать полковника в том, что вы женаты, так как в скором времени это станет правдой. Скрытный вы человек, Шарп.
— Какой есть, сэр.
