осенило.
«Морж» — именно так называлось мифическое, никогда не существующее в реальности судно, капитаном которого был Флинт.
— Все это предприятие выглядит безумным! — задумчиво заключил Максим, стоя на квартердеке рядом с Васко, и глядя, как судно лихо разрезает носом волны, мчась вперед, к неведомой пока цели.
Легкий бриз разгонял уже привычную духоту. Соленый запах моря, брызги волн, бескрайние просторы — все это бередило душу Максима, как в детстве, когда он запоем читал книги о морских приключениях.
Над головами кружили немногочисленные чайки — бриг пока не слишком далеко удалился от суши, — но с каждым часом их становилось все меньше и меньше.
«Редкая птица перелетит через Карибское море», — подумал, усмехнувшись, Макс, перефразируя известную цитату.
Матросы исправно несли дежурство. Вообще, к команде пока не имелось ни малейших нареканий. Но, как заметил Вебер, это лишь до первого боя.
На плече Максима сидела обезьянка-капуцин. Все, что осталось на память от несчастной Лауры. Максим не планировал получить подобное наследство, но это вышло как-то само собой. Обезьянка признала его главным, и с тех пор неотступно следовала по пятам. Пришлось взять ее с собой на бриг — благо, особых беспокойств она не доставляла. Разве что привела с собой еще и попугая, который теперь жил в капитанской каюте у Васко.
Де Кардос был в новом черном испанском костюме, черном же парике, черной шляпе с черным плюмажем, и с мрачным, но упрямым выражением на лице. Его усы были завиты на концах. Он следил за морем в подзорную трубу и отреагировал на замечание Максима легким нервным подрагиванием левого глаза.
— В чем же безумство, кабальеро?
— У нас нет общего плана, как и нет конкретной цели. Куда мы идем, вы сами знаете? Или вы планируете прочесывать моря, пока по курсу не подвернется добыча?
— Куда идем? На норд-норд-ост, вдоль побережья, в сторону Картахены. Через сутки будем на месте, потом пойдем дальше до Каракаса. Затем до Гренады. Потом пройдем мимо Барбадоса на норд-норд-вест и доберемся до Сан-Доминго. Надеюсь, за это время мы кого-то повстречаем. Нам дали месяц времени. Потом нужно вернуть первые проценты. Уверен, все будет хорошо.
— Возвращать деньги — плохо! Хорошо, когда их возвращают тебе! — философски заметил Ганс, поднимаясь по лестнице с верхней палубы на квартердек. — Я вижу, вы переживаете об отсутствии первой внятной задачи? Помните: одна ошибка — и ты ошибся! Шаг влево, шаг вправо — это два шага! И вообще, время срать, а мы не ели!
Германец за короткое время сумел подчинить своей непреклонной воле всех отведенных под его начало абордажников и не только. Даже простые матросы слушались его слова, как Отче Наш. А тех, кто сопротивлялся, он немилосердно избивал до тех пор, пока людишки не признавали его старшинство. Опыта у Вебера было хоть отбавляй, и силу он применял, не раздумывая.
Васко был им очень доволен, считая, что лучшего квартеймейстера* он не смог бы найти, обойди хоть все окрестные острова и побережье пешим шагом.
*Квартеймейстер (квартирмейстер) — в данном случае, не только тот, кто заведует размещением и снабжением солдат провизией и прочим необходимым, но и глава абордажной команды — человек, который первым идет в атаку и ведет за собой остальных.
— Вебер, ты невыносим! — Хьюго отвернулся от своего слуги, который временами его крайне раздражал. — Иди и пожри! Сколько вообще в тебя влезает?
— Наш кок, Пабло, отвратительно готовит, — пожаловался Ганс. — После его кормежки дрыщишь так, что чайки пугаются!
— Хорошо он готовит, — не согласился Васко. — Да, чуть островато, но это дело привычки…
— У меня словно дыра в животе прожглась после вчерашнего ужина. Этот Пабло — сам дьявол, и он подготавливает нас к адовой кухне. А что касается нашей первой цели — не пора ли наведаться в трюм и вытрясти из чертова пирата все те сведения, что он нам обещал? А будет артачиться — пропустить его под килем! Пусть отрабатывает собственную шкуру. Уже неделю лишнюю пережил. Жрет, да пьет, скотина, а толку пока нет!..
— Сомневаюсь, что он расскажет хоть что-то полезное… — де Кардос с первого дня был настроен скептически по отношению к Флинту. Да, он вытащил его из тюрьмы и согласился взять на борт, но то была скорее уступка Максиму. Сам испанец охотнее повесил бы пирата на рее, и дело с концом.
— У меня заговорит! — кровожадно пообещал Вебер. — Могу даже поспорить!
— Сеньоры, я пойду с вами, если вы не возражаете.
В пяти шагах от говоривших стоял неприметный человек, контролер Санчес, и внимательно слушал их разговор.
Возражать соглядатаю никто не стал, и все четверо спустились в хорошо знакомый трюм, где трое из них еще некоторое время назад сами были пленниками.
Сейчас трюм практически пустовал, по сравнению с тем, как его помнил Максим. Исчезла тюки, а так же большая часть бочек и сундуков. Довольно скромные припасы и бочки с питьевой водой, заготовленные для плавания Васко, были равномерно распределены по трюму и хорошо закреплены на местах.
А в задней части грузового трюма, где слегка хлюпало под ногами от просачивавшейся воды, и бегали крысы, была смонтирована железная клетка, в которой под тройным замком находился один-единственный человек.
Бывший капитан этого брига Джон Флинт сидел в позе лотоса на небольшом топчане, который ему устроили вместо кровати. Поверх топчана был кинут сноп соломы, в углу камеры стояло отхожее ведро. Других предметов обихода у Флинта не имелось. Глаза его были прикрыты, руки лежали на коленях. Он тихо и однотонно гудел на низкой ноте и никакого внимания на пришедших по его душу не обратил.
Еду Флинту приносил два раза в день юнга, он же раз в сутки выливал за борт отхожее ведро. Ни с кем более пиратский капитан общаться права не имел — об этом было конкретно обговорено с прочими членами экипажа.
— Флинт, у нас к вам разговор, — сказал де Кардос, брезгливо оглядывавший камеру, в которой пребывал пират. Максим готов был поклясться, что испанец в данную секунду вспоминает свое пленение и то, что чуть было не последовало после. И дай ему волю, он сбегал бы наверх за пистолетами и застрелил бы Флинта на месте, безо всяких бесед.
Тот почувствовал витавшее в воздухе напряжение, открыл глаза и легко встал на ноги, чуть хрустнув суставами.
— Я вас слушаю, кабальеро! — сказал он по-испански.
Его испещренное шрамами лицо выглядело зловеще. Низкий, хриплый голос вызывал непреодолимое желание схватиться за оружие и немедленно
