обманывать и самих себя – полумерами и впечатляющими заявлениями – вот легкий путь. Они могли продолжать говорить об автономии эллинов и объяснять эту фразу так, как предписывали примеры Афин и Спарты. Для человека, получившего греческое образование, было бы не совсем удобно чувствовать себя «поработителем» греческих городов. Македонским правителям на самом деле очень хотелось бы, чтобы греческие города добровольно приняли бы их диктатуру как постоянные союзники. Вот каков был идеал. И поскольку осуществиться в жизни он не мог, естественным для политика ходом было не провозглашать его во всеуслышание, но притвориться, что то, чего они желают, – истина, сохранять внешние формы и быть великодушными на словах. Филипп и Александр всегда старались завуалировать тот грубый факт, что они завоевали европейскую Грецию, изображая себя главнокомандующими, которых-де избрала федерация эллинских городов. Отношения эллинских государств (европейских и азиатских) с македонским царем были всегда с официальной точки зрения
союзом [177], а не подчинением.
Первая кампания 334 г. до н. э. поставила Александра на место Великого Царя в областях, которые держали азиатские греки. Теперь надо было посмотреть, как же будет выглядеть их «автономия» на деле. В любом случае есть некая мера вмешательства во внутренние дела городов, которой, как кажется, требуют интересы самой автономии. Контроль иностранных держав – эллинских и варварских – в прошлом, как мы уже видели, не принимал форму одного лишь давления извне. Он работал так: партию внутри города, которая благоприятствовала этой державе, приводили к власти. Падение иностранной державы, таким образом, не освобождало немедленно и ipso facto угнетенную партию. Тирании и олигархии, которые в эти города посадило персидское правительство, остались на своих местах и когда власть Великого Царя исчезла. Поэтому первым для освободителя делом стало свержение существующих правительств во многих городах и установление на их месте демократий. Поступая так, он мог справедливо утверждать, что действует в пользу великому принципу автономии, а не во вред ему. В то же самое время, ввиду действительных примеров такого изменения конституции, осуществленного внешней силой, которые дает нам история времен и до, и после Александра, можно видеть, как эта практика превращается в лицемерие: как легко правитель может использовать ту самую меру, которой он якобы утверждает автономию в городе, чтобы привязать этот самый город более прочно к себе. Каждый греческий город оказался разделен: «Подобного рода государство неизбежно не будет единым, а в нем как бы будут два государства: одно – государство бедняков, другое – богачей. Хотя они и будут населять одну и ту же местность, однако станут вечно злоумышлять друг против друга» [178]. Действительно, можно было считать, что автономия заключается в господстве демоса, а не олигархов, но на самом деле это была лишь борьба одной фракции против другой, клики людей, чье влияние проистекало из их способности привлечь на свою сторону голоса народа, и другой – партии тех, чье влияние основывалось на знатном происхождении или богатстве. Неизбежно, если одна из этих партий обращалась за помощью к внешней силе, противоположная партия становилась на сторону врагов этой силы. Любая иностранная держава могла представить партию, дружественную ей, как истинную душу города. Неудивительно, что автономия эллинов, поскольку ей можно было найти такое полезное применение, была буквально у всех на устах – не только у городских политиков, но и у иностранных властителей [179].
Греческие города Малой Азии в том виде, в котором нашел их Александр, находились под властью тиранов и олигархов, действовавших в интересах Персии. Таким образом, его первым шагом стало установить везде демократию [180]. Он осторожно контролировал эти новые правительства. В письме на Хиос он приказал, чтобы город выбрал номографов, которые составили бы улучшенный кодекс законов, но их работа должна была быть представлена царю, чтобы он одобрил ее [181]. Итак, в каком же отношении этот обновленный город должен был стоять к правителю Азии? Было три основных пути, согласно идеям греков, которыми было можно нарушить автономию города: потребовав от него дань, введя туда гарнизон и когда повеления высшей власти вмешивались в дела конституции или администрации [182]. Насколько в этих отношениях сохранялась автономия греческих городов Азии при Александре и его первых наследниках?
Во-первых, об уплате дани. Об Александре особо сказано, что он во многих случаях отменил дань, которую город выплачивал персидскому царю [183]. Это он, очевидно, считал существенной частью своего труда по освобождению. В Эфесе он повелел, чтобы дань, которую платили варварам, отныне выплачивалась в сокровищницу местного храма Артемиды [184]. С другой стороны, Аспенду он приказал платить дань македонцам [185]. Однако случай с Аспендом был исключительным: его нужно было особо наказать. И даже здесь сказано, что наложение дани было не постоянным, но лишь на определенное число лет [186]. Очевидно, это было лишь исключение, подтверждавшее правило.
Однако было бы слишком просто, если бы мы из факта отмены дани сделали бы вывод, что с городов никаких денег не требовали. Демонстративный акт великодушия в истории нередко прикрывал старую беду новым обличьем. Город, который уже не был обязан платить налог в качестве подданного, мог быть вынужден выплатить изрядную сумму как союзник. Насколько это было действительно так при самом Александре и его наследниках – мы точно сказать не можем. В случае с Аспендом, очевидно, такая реквизиция имела место – потребовали пятьдесят талантов и лошадей, которые содержал в городе персидский двор, что и спровоцировало ссору с Александром. Освобожденному Хиосу приказали за счет города предоставить имперскому флоту контингент из двадцати трирем, снабженных командой, и снабжать временный гарнизон [187]. Рескрипт Александра, относящийся к Приене, особым образом прощает городу «контрибуцию» (σύνταξις) [188]. Деньги, которые внесла Митилена, Александр вернул: это был признак особого благодеяния [189]. И после смерти Александра мы видим, как Антипатр потребовал, чтобы города внесли свой вклад в войну [190], и города посчитали этот приказ неприятным бременем. Антигон говорит о больших расходах своих союзников в войне против Кассандра и Птолемея [191].
Второй из трех упомянутых выше способов, которым могла быть нарушена автономия города, – это размещение в нем гарнизона. Действительно, это немедленно сводило все атрибуты свободного города к комедии. Это было одно из самых ненавистных воплощений грубой силы. Мы, конечно, можем верить в то, что Александр не хотел бы выставлять в нелепом свете свои собственные действия как освободителя так открыто. Лишь временно, или там, где владение города в важном месте находилось под угрозой со стороны внешних врагов, или
