– О, очень доволен! И если я днем ли, ночью ли, экстренно понадоблюсь вам, располагайте мной по своему усмотрению!
– Прекрасно. В этом мы сошлись. Притом вы должны помнить: полная скромность, никакого любопытства! Ни о чем не расспрашивать ни у меня, ни у других! Молчание! Молчание! Молчание!
– О, в этом отношении ваша милость могут вполне на меня положиться! – сказал Казимир, хотя именно при этих словах в его голубых глазах загорелся огонек жадного любопытства.
– Что касается вашей супруги, то понадобятся ли ей мои услуги? – тут же спросил Казимир, движимый своей природной польской любознательностью.
– Супруга? – рассеянно переспросил врач, задумчиво рассматривая перстень на указательном пальце. – Супруга? Нет. Нет!.. Нет!.. Она не нуждается в ваших услугах. Она встает поздно. И приходящая камер-фрау ей прислуживает. Но вот что мне скажите: вы живете один или с кем-либо из близких?
– Я живу с сестрой. У нее двое детей. Старший мальчик семи лет. И новорожденное дитя.
Говоря это, молодой человек покраснел.
– И эти дети – плод несчастной любви, не так ли? – проникновенно сказал доктор небесной медицины.
– О, вы все знаете! От вас ничего не укроется! – всплеснул руками поляк.
– Любезный Казимир, любовь, искренняя любовь и несчастье все извиняют!
– Ах, бедная Юзыся пострадала из-за своей невинности и доверчивости неопытного сердца! Она полюбила сына одного из литовских магнатов. Он обманул ее льстивыми обещаниями. Но когда последствия их нежных чувств обнаружились, уехал в Варшаву и больше не напоминал о себе… Родители его предложили маленький пенсион жертве обольщения. Я хотел бросить эти деньги в лицо надменным богачам, покупающим золотом честь бедняков, но крайняя нужда… Пришлось смириться и принять подаяние.
– Вы говорите о старшем мальчике. Но ведь второй ребенок родился здесь и от другого отца! – сказал, улыбаясь, врач.
– Вам и это известно! Да, сестра стала вторично жертвой своей доверчивости, нежного сердца и гнусности обольстителя! Гвардейский офицер, блестящей фамилии, он клялся жениться и даже усыновить Эммануила – так зовут нашего старшенького – и нагло обманул, даже не обеспечив родившееся дитя хотя бы той ничтожной суммой, которую присылают родители первого негодяя!
– Мы обеспечим несчастное дитя. Вот что, любезный Казимир, скажите, Эммануил – какое замечательное совпадение, что он носит такое имя! – похож на вашу сестру? Он голубоглазый и белокурый, да?
– Совершенно верно. Это прелестный ребенок. Настоящий ангел!
– Ну, так мы найдем и ему занятие! Вот что, мой милый, – поднимаясь с табурета, заговорил врач. – Ведь вы недалеко живете, да? Так сходите сейчас же домой и приведите сюда вашу сестру с детьми. В нашем ремесле… То есть я хотел сказать, что высокое герметическое искусство нуждается в посредничестве невинного ребенка. В кристально чистой душе его отражается будущее. Итак, ступайте и приведите их ко мне!
Казалось, это предложение и внезапное оживление итальянца произвели неприятное впечатление на Казимира.
– Но ведь вы нуждались только в моих услугах, – промолвил он недоверчиво.
– Ну, конечно, за использование мальчика я буду платить отдельно, – небрежно успокоил врач.
– Как же будет использоваться Эммануил? Он хрупкий ребенок. И притом, сестра и я – мы верные дети святой католической церкви. В герметическом искусстве используется и черная магия…
– Ничуть! И речи нет о черной магии! Ни душа, ни тело мальчика нисколько не пострадают. Напротив. Идите же и возвращайтесь скорее с вашей сестрицей и ее детьми.
Казимир медлил и в нерешительности топтался на месте.
– Ваша милость, – сказал он наконец, – забыли упомянуть о жаловании, которое мне назначили за услуги.
– Жалование? Э, любезный Казимир! Не беспокойтесь. Я вас, конечно, не обижу.
– Конечно. И я в том нисколько не смею сомневаться.
– Золото для меня имеет такую же цену, как уличная грязь.
– А все же я просил бы вашу милость, если возможно…
– Что?
– Назначить мне жалованье.
– Я уже сказал, что вы не будете обижены. Еще никто не уходил от меня недовольным.
– Так-с! – уныло вздохнул поляк.
– Что же вы стоите? Исполняйте мое распоряжение. Я же займусь до вашего прихода некоторыми делами.
Казимир не двигался. Взор его тоскливо блуждал по темной передней с грязной входной дверью. Все это имело очень непривлекательный вид. Сучковатое полено особенно выделялось на выщербленном полу. И приемная с низким закопченным потолком и пыльными окнами без занавесок, грязными стенами явно не свидетельствовала о богатстве хозяина. Сам он был одет в домашний, сильно потертый, засаленный камзол, и небрежно причесанный и плохо напудренный парик не прибавлял привлекательности его внешности. К тому же, несмотря на высокомерный, напыщенный тон речей, было видно, что он чем-то неудовлетворен, в нем замечалась какая-то растерянность, суетливость. Все это вместе с попыткой уклониться от точного определения размера жалования, желанием видеть сестру с детьми, с обидными намеками на прошлое Казимира, вдруг вызвало в нем сильное недоверие к иностранцу, даже точного имени которого он не знал и не должен был спрашивать… Молодой человек хотел было уже заявить, что отказывается и не желает поступать к доктору, как вдруг сильные удары потрясли входную дверь.
– Подите, Казимир, узнайте, кто это стучится! – сказал врач.
Казимир вышел в переднюю и, не спрашивая, отодвинул задвижку, повернул ключ и отворил дверь.
В прихожую ввалился огромный гайдук в голубой ливрее.
– Здесь ли проживает его сиятельство граф Калиостро? – пробасил он, с сомнением глядя на невзрачную обстановку комнат.
– Граф Калиостро действительно живет здесь, – выходя, сказал итальянец. – Кто хочет меня видеть?
– Супруга его превосходительства генерала Ковалинского, управителя дел светлейшего князя Григория Александровича Потемкина Таврического, – торжественно провозгласил гайдук. – А вы и будете граф Калиостро? – недоверчиво добавил он.
– Это я, любезный. Где же ваша госпожа?
– Ее превосходительство еще изволят быть в карете и приказали мне узнать точное местопребывание вашего сиятельства. Сейчас я им доложу, что ваше сиятельство действительно находятся здесь, и ее превосходительство сами прибудут сюда.
Сказав это, гайдук повернулся, скрылся на лестнице и начал спускаться по крутым ступеням, наполняя пролет гулким шумом.
Калиостро повернулся к Казимиру.
– Ну вот, любезный, – сказал он, – вы видите, ко мне пожаловала супруга управителя дел князя Потемкина. Конечно, она прислана просить меня к больному ребенку княгини Голицыной. Но вы что-то собирались сказать в ту самую минуту, как постучали в дверь?
