— Но кто же управляет этим государством, вы или полковник Нолан?
— Вы знаете, — ответил магараджа. — Вы видели. — Он указал на север и на юг. — Там одна железнодорожная линия, — сказал он, — внизу другая. Я — коза среди двух волков.
— Ну, во всяком случае, страна между двумя линиями ваша. Конечно, вы можете делать с ней что угодно.
Они проехали две-три мили за городом, параллельно течению реки Амет; лошади их утопали по щиколотку в мягком песке. Магараджа смотрел на углубления, наполненные водой, блестевшей на солнце, белые, покрытые камышами кочки, пустыню и отдаленную линию низких гранитных вершин гор, из которых вытекал Амет. Вид был не из тех, которые могли бы восхитить сердце государя.
— Да, я властелин этой страны, — сказал он. — Но, видите, четверть моих доходов поглощается теми, кто собирает их; четверть не платят чернолицые, разводящие верблюдов в пустыне, а я не смею посылать против них солдат; одну четверть, может быть, я получаю сам; а люди, платящие последнюю четверть, не знают, кому они должны посылать эту подать. Да, я очень богатый государь.
— Ну, как ни рассуждайте, а река должна утроить ваши доходы.
Магараджа пристально взглянул на Тарвина.
— А что скажет правительство? — спросил он.
— Я не совсем понимаю, какое правительству дело до этого. Вы можете разводить померанцевые сады и окружать их каналами. (В глазах магараджи блеснуло выражение лукавства.) Легче будет работать на реке. Вы пробовали разработку золотых приисков, не так ли?
— Одно лето тут промывали что-то в русле реки. Мои тюрьмы были переполнены заключенными, и я боялся мятежа. Но глядеть там было не на что, за исключением этих черных псов, рывшихся в песке. В тот год я взял приз — кубок Пуна на гнедой лошади.
Тарвин не сдержался и сильно ударил себя по бедру. Какая польза говорить о деле с этим усталым человеком, который готов заложить ту часть души, которую ему еще оставил опиум, чтобы видеть что-нибудь новенькое. Он сейчас же переменил тему разговора.
— Да, на подобного рода приисках нечего видеть. Вам нужно устроить маленькую плотину по дороге в Гунгра.
— Вблизи гор?
— Да.
— Никогда ни один человек не устраивал плотины на Амете, — сказал магараджа. — Река вы ходит из земли и снова уходит туда, а когда начинаются дожди, она бывает такой же ширины, как Инд.
— Ну, мы обнажим все русло, прежде чем начнутся дожди, обнажим на двенадцать миль, — сказал Тарвин, наблюдая, какой эффект произведут его слова на спутника.
— Ни один человек не устраивал плотины на Амете, — послышался каменный ответ.
— Ни один человек не пробовал. Дайте мне возможность сделать, что нужно, и я устрою плотину на Амете.
— Куда пойдет вода? — спросил магараджа.
— Я отведу ее в другую сторону, как вы сделали это с каналом вокруг померанцевого сада.
— А, значит, полковник Нолан говорил со мной, как с ребенком!
— Вы знаете почему, магараджа-сахиб.
На одно мгновение магараджа как будто оцепенел от такой дерзости. Он знал, что все тайны его домашней жизни составляют обычный предмет разговоров жителей города, так как ни один мужчина не в состоянии обуздать триста женщин, но он никак не ожидал такого откровенного намека на эти тайны от непочтительного чужестранца, похожего и непохожего на англичанина.
— На этот раз полковник Нолан ничего не скажет, — продолжал Тарвин. — К тому же это будет на руку вашим приближенным.
— Которые так же близки и ему, — заметил магараджа.
Действие опиума заканчивалось, и голова его упала на грудь.
— Тогда я начну завтра же, — сказал Тарвин. — Это стоит посмотреть. Мне нужно найти удобное место, чтобы запрудить реку, и вы, вероятно, можете дать мне несколько сот каторжников.
— Но зачем вы приехали сюда вообще? — спросил раджа. — Чтобы делать плотины на моих реках и переворачивать все вверх дном в моем государстве?
— Потому, что вам полезно смеяться, магараджа-сахиб. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Я буду каждый вечер играть с вами в «пачиси», пока вы не устанете, и я могу говорить правду — большая редкость в этих местах!
— Сказали вы правду насчет магараджа Кунвара? Действительно он нездоров?
— Я сказал вам, что он не очень силен. Но у него нет никакой болезни, от которой не могла бы вылечить его мисс Шерифф.
— Правда это? — спросил магараджа. — Помните, он наследует мой трон.
— Насколько я знаю мисс Шерифф, он взойдет на этот трон. Не тревожьтесь, магараджа-сахиб.
— Вы ее большой друг? — продолжал его спутник. — Вы оба из одной страны?
— Да, — согласился Тарвин, — и из одного города.
— Расскажите мне про этот город, — с любопытством сказал магараджа.
Тарвин очень охотно рассказал, рассказал длинно, с подробностями и, по-своему, правдоподобно, в порыве восторга и любви забывая, что магараджа, в лучшем случае, мог понять одно из десяти его смелых западных выражений. На половине его восторженных излияний раджа перебил его вопросом:
— Если было так хорошо, то почему вы не остались там?
— Я приехал повидать вас, — быстро ответил Тарвин. — Я слышал о вас.
— Так, значит, правда, что, как поют мне мои поэты, моя слава распространилась по всем четырем краям света? Я наполню золотом рот Буссанта-Рао, если это так.
— Вы можете прозакладывать свою жизнь. Однако вы, может быть, желаете, чтобы я уехал? Скажите только слово.
Тарвин сделал вид, что сдерживает коня.
Магараджа погрузился в глубокое раздумье и когда заговорил наконец, то произносил слова медленно и отчетливо, чтобы Тарвин понял каждое из них.
— Я ненавижу всех англичан, — сказал он. — Их обычаи — не мои обычаи, и они подымают такой шум из-за каждого убитого человека. Ваши обычаи — не мои обычаи, но вы не доставляете мне беспокойства, и вы друг госпожи докторши.
— Ну, надеюсь, что я также и друг магараджа Кунвара, — сказал Тарвин.
— Вы действительно его друг? — спросил магараджа, пристально смотря на него.
— Действительно. Желал бы я видеть человека, который осмелился бы тронуть малютку. Он исчез бы, государь, исчез бы, его не стало бы. Я вытер бы им улицы Гокраль-Ситаруна.
— Я видел, как вы попали в рупию. Сделайте это еще раз.
Тарвин, ни минуты не думая о фоклольском жеребце, вынул пистолет, подбросил в воздух монету и выстрелил. Монета упала рядом — на этот раз она была целая — с простреленной серединой. Жеребец бросился со всех ног, кобыла магараджи поскакала. Сзади раздался громовой топот подков. Конвойные, до тех пор почтительно державшиеся на расстоянии четверти мили, летели во всю прыть с пиками наперевес. Магараджа несколько презрительно рассмеялся.
