Что же произошло между этими двумя лицами в замке де Боте, до отъезда труппы Бесшабашных?
Недолгая, но потрясающая сцена. Герцогиня Неверская притворилась спящей, чтобы улизнуть из-под надзора демонов, овладевших замком. Когда они ушли, под предводительством Этьена Мюсто, она открыла глаза, но увидела перед собой, смотрящего на нее сквозь два отверстия в маске кающегося, совершенно скрывавшей лицо, монаха, прятавшегося в кабинете, а с ним вместе другого монаха из братства св. Страстей.
На руке у монаха не было перчатки и изящество этой руки могло бы выдать женщину, если бы кинжал, мгновенно выхваченный ею, и гневные речи не показали в нем беспощадного врага.
Маргарита упала на колени, умоляя пощадить ее, но все ее просьбы остались бы тщетны, если бы другой монах, член святого братства, не удержал поднятой руки и не обезоружил монаха, явившегося карателем. От страха и ужаса герцогиня упала без чувств.
Когда она очнулась, бешеный монах и метр Гонен уже исчезли, она была в немой зале, с уснувшими гостями, в покинутом, кругом отворенном замке. Она не решалась отойти от герцога Орлеанского, который бредил, когда вдруг послышавшийся лошадиный топот заставил ее вздрогнуть. Приподняв голову, она выглянула в окно, освещенное великолепным лунным светом, озарявшим все происходящее на дворе.
По дороге во всю мочь несся всадник, которого она, тотчас же узнала. Наскоро поцеловав спящего возлюбленного, она побежала к потайной двери, замаскированной картиной, отворила ее и исчезла в лабиринте подземелья.
И пора было. В ту самую минуту, как затворялась потайная дверь, в зал как буря влетел Иоанн Неверский.
Он быстро огляделся, но не нашел ничего подозрительного. Взяв смоляной факел, он обошел всех спящих, каждому заглядывая в лицо.
Когда он дошел до герцога Орлеанского, у него появилось непреодолимое желание потушить факел об это красивое лицо.
Но он сдержал себя и только сказал с презрением:
– И этот-то человек думает управлять государством! Бедная Франция! Однако, меня обманули, – прибавил он с тяжелым, грозным вздохом. – Горе тому, кто осмелился оклеветать Маргариту!
Он снова сел на лошадь и уже гораздо тише поехал в приют св. Сатурнина, где нашел свою супругу молящейся; он дружески обнял ту, которая поручала его Богу, и вернулся в Париж наблюдать за формированием войска, с которым ему предстояло идти в Венгрию.
Однако дорогой он подумал о замке де Боте, покинутом на произвол судьбы, в необъяснимом для него беспорядке, и послал одного из своих офицеров, Рауля д'Актонвиля, с ротой ландскнехтов для охраны герцогского жилища, которое сам он называл притоном всех мерзостей.
«Довольно, решено! Пусть эта ночь темна
Как самый ад – она мгновенно осветится.
Обманутый во тьме начнет сейчас трудиться
И будет ночь и слез, и ужасов полна».
Во Франции того времени, раздробленной на множество частей, насчитывалось бесчисленное множество владетелей, которые, нося титулы принцев, герцогов, графов и баронов, хотя и считались вассалами короны, на самом же деле были гораздо могущественнее своего сюзерена.
Одним из важнейших в числе этих маленьких государств было герцогство Аквитанское, принадлежавшее Англии со времени брака Генриха II с Элеонорой Гиеньской, разведенной женой Людовика Юного.
В эту то Аквитанию, по приказанию Изабеллы Баварской, отправились сир де Кони с женой, на двух борзых ратных конях. С большими опасностями проехали они расстояние, отделявшее замок де Боте от небольшого городка Кутри, где они располагали остановиться.
Гостиницы в те времена были редки, а дороги далеко не безопасны.
Они поселились под именем Карпален, как значилось в королевском паспорте, и сначала жили в довольстве, благодаря сумке, щедро набитой золотом, которую Гонен срезал с кушака герцога Орлеанского, или, скорее, которую он по-царски отнял в вознаграждение обманутому мужу.
Но через несколько месяцев сумка истощилась, а обещанная помощь от короля шутов не приходила.
Изабелла избавилась от Мариеты и не хотела больше слышать о ней. Обер ле Фламен, от своих прежних занятий в качестве клерка в конторе отца своего, сохранил прекрасный почерк. Он занялся перепиской рукописей и получал работу из монастырей Гаскони и Гиенны. Обер Карпален трудился с тем большим мужеством, что считал себя виновником плода, за созреванием которого он следил изо дня в день. Работая с монахами, он много изменился к лучшему; приобрел много сведений, стал гораздо красноречивее, но смягчение внешних форм не укротило в нем свирепости солдата.
Он немножко более теперь верил в Бога и немного менее в черта, но он слепо верил в свое право быть отцом своих детей, и когда, по истечении шести месяцев со дня свадьбы, у него родился вполне развитой и здоровый мальчик, он чуть не умер от бешенства и в ярости воскликнул:
– Я убью его!
– Умилосердись! – рыдала Мариета, – он не виноват!
– Нет, он умрет, а вместе с ним вы и злодей…
– Именем вашей матери, мессир…
– Мать моя была честная женщина.
– Клянусь вам, что как жена я вполне безупречна, если и была опозорена девушкой. Человек, загубивший мою молодость, не коснулся жены сира де Кони. Если бы я согласилась обманывать вас, меня не пришлось бы силой вырывать из вашего дома и тащить в замок де Боте. Принц дал бы вам долговременную командировку и мой бедный мальчик родился бы без вас; можно было бы все скрыть… Но я не согласилась на эту последнюю низость.
Обер ле Фламен задумался; вдруг он отбросил бывший в его руке кинжал и сказал Мариете:
– Вы останетесь живы!
– Благодарю вас за моего ребенка.
– Благодарить не за что. Ваша жизнь полезна для осуществления замысла, который промелькнул у меня в голове, как адское пламя, как пылающий уголь, на который упал кусок льда.
С этого дня супруги стали совершенно чужды друг другу и никогда ни одним словом не касались этого вопроса. А сын герцога Орлеанского между тем рос, набирался силы, здоровья.
«Осел на то и сотворен,
Чтоб зелень доставлять на рынок!
С салатом несколько корзинок,
Морковь, капусту возит он.
Но вот он вспомнил про любовь
И заревел в ослиный рев».
Иоанн Неверский лишился отца своего Филиппа и сделался герцогом Бургундским некоторое время спустя по возвращении с востока, где ему пришлось перенести многие тяжелые удары и где он даже был взят в плен Баязетом, вместе с Бусико. Он вернулся из Венгрии, сильно утратив прежнее обаяние, и для своего престижа напрасно старался льстить народу, вмешивался фамильярно в толпу, даже доходил до того, что жал руку палачу, но все это не помогало ему увлечь массы против герцога Орлеанского, которого он всей душой ненавидел. Орлеанский, между тем, вместе с Изабеллой стояли во главе правления, а народ, как бедный вьючный осел, по-прежнему нес на себе иго сеньоров и духовенства.
