"А, впрочем, все это пустяки. Поправляйся скорей и приезжай.
Иошка.
"Еще одна интересная подробность. Воспитатели наши на даче самоопределились. У нас на дворе есть двухэтажный флигель, где живут служащие, туда, во второй этаж, натаскали мебели, поставили пианино, приспособили лампу с абажуром — получилась уютная комнатка, где по вечерам собираются и сплетничают халдеи. Словом — настоящий "халдейский клуб". Приедешь — увидишь.
"Наши тебе кланяются. И.".
4
Когда неделю спустя Сашка приехал в Павловск, то первых шкидцев увидел здесь, на вокзале. Шкидцы на Сашку внимания не обратили, а носились по платформе, хватаясь за вещи дачников и предлагая понести.
Дальше увидел Сашка шкидцев уже в парке. Это были Лепешин и Химик. Они со звоном и треском мчались на велосипеде по аллее навстречу Сашке; Лепешин бешено, изо всех сил работал педалями, Химик, подвизгивая от восторга, сидел впереди на раме.
Сашка по своей близорукости заметил их не сразу; когда они промчались, мимо, прищурясь, посмотрел вслед и хотел идти дальше.
Но раздался треск, похожий на револьверный выстрел. Велосипед перекувырнулся через себя, велосипедисты полетели в разные стороны. Сашка бросился на помощь.
– Вчера только из дома привез, — сообщил, поднявшись, Лепешин: — уж четвертый раз камера лопается…
– Не четвертый, а пятый! — поправил Химик: — Не велосипед, а машина адская… То цепь, то шина лопнет, то переднее колесо отвалится…
– Про колесо не ври, не отваливается, — обиделся Лепешин и, желая показать свою машину во всей красе, провел велосипед перед Сашкой.
Велосипед действительно был аховый. Колеса от самоката, шины в заплатках, а руль вывернут как оленьи рога. И не успел Сашка налюбоваться, как
Лепешин неожиданно взвалил велосипед на спину и побежал по аллее.
– Сторож идет, — пояснил Химик: — в парке кататься нельзя… Только ему не догнать!
И побежал вслед за Лепешиным.
У ворот шкидской дачи Сашку встретил Иошка. Начинавший в городе пижонить, ходивший в оранжевом галстуке, Иошка снова стал здесь обтрепанным, веселым, замухрышистым и от этого простым и близким.
Ребята сердечно поздоровались, уселись у ворот на бревнышко, и Иошка принялся рассказывать последние события.
– Понимаешь, вчера Викниксор с ума спятил… Кончили мы сад убирать — он и приходит. Не понравилось… "Нет, -говорит, — не то, не то, скучно, серо, не то, не то" и пальцами этак огорченно у Киры под носом защелкал, и вдруг, вдохновясь, заговорил басом: "Эти липы надо в белый цвет выкрасить, нет — в голубой, а зелень в красный — революционный, стремление ввысь, кверху" — и пальцами у Киры под носом щелкает. "Очень эффектно будет". У Киры глаза на лоб вылезли. "Никак, — говорит, — нельзя. Невозможно, Виктор Николаевич". — "Выкрасить" — завизжал Викниксор. Кира побежал за краской. Принес. Витя посмотрел на нее, понюхал и вдруг захотел сам лезть на дерево. Притащили стремянку; Викниксор поволокся на дерево; сидит там, как сыч, и по листьям шаркает краской. Шкидцы за верандой дохнут, заливаются. Прямо по траве катались, пока Вик всю краску не извел. "Завтра, — говорит, — докрашу". Слез, полюбовался и Киру толкает. "Крас-сота!". А ночью дождик прошел и всю краску смыл.
– Врешь! — захохотал Сашка.
– Можно и показать! — ответил Иошка. — Идем, увидишь. Все липы, которые он красил, завяли.
Ребята пошли в сад; липы действительно начинали вянуть. Земля вокруг них была, как кровью, окраплена брызгами краски.
– Ну, а насчет работы как? — спросил Сашка. — Ты писал, что здорово начинают прижимать.
– Нет, — махнул Иошка: — халдеи на первых порах нажимали было, а потом плюнули — забыли. Ничего теперь не делаем…
– А как у тебя с подготовкой к экзаменам?…
– Не подкачаем, готовимся вовсю. Я ведь тебе случайно попался на дороге — учиться шел на кладбище. Там удобней. Пойдем туда, там сейчас все наши…
Сашка согласился. Сбегали наверх в спальни, оставили там вещи и отправились к церкви.
А между тем на кладбище происходили события…
Углубленные в книги шкидцы, стараясь сосредоточиться, в продолжении часа упорно пытались вчитаться и что-нибудь усвоить из написанного. Из церкви тянулись разные мотивы: сперва протяжное "Спаси господи", потом веселое на манер частушки "Иже херувимы присвятую песнь припеваючи", потом еще что-то, пока Кубышка окончательно не вышел из терпения и не предложил бороться с поповским дурманом.
План борьбы был прост. Кубышка предлагал организовать добровольное общество "Доброкальций" и залепить "кальцем" всех святителей, нарисованных на церкви.
Кладбищенская трава, как известно, всегда отличается, густотой и сочностью. Кругом было много помета или "кальца", ласково названного так Кубышкой, который коровы оставляли на могилах взамен травы.
Через минуту ребята уже метались по кладбищу, а в иконописные лики святых летели и сочно шлепались крупные комья помета.
Сашка с Иошкой подоспели только к развязке.
На паперти стоял монах. Ветер шевелил его всклокоченные волосы и играл полами рваного подрясника, подпоясанного веревкой. Монах переводил горящие злобой глаза с поруганных святителей на ребят, потом вынул позеленевший восьмиконечный крест и, вскинув его над головой, крикнул:
– Пропади и рассыпься, нечистая сила!…
Шкидцы не дрогнули.
– Пропади, сгинь и рассыпься! — повторил дрогнувшим голосом монах и судорожно сотворил крестное знамение.
И нечистая сила действительно рассыпалась по погосту. Но, между прочим, не пропала и не сгинула, а деятельно начала собирать каменья…
Через четверть часа атакованный монах бомбой влетел в церковь. Выскочил он уже вооруженный не крестом, а огромным колом.
Нечистая сила в смятении отступила.
Из церкви победно грянуло "Взбранной воеводе победительная"…
* * *
Монах гнался за. ребятами до самой церковной границы. У границы остановился и долго грозил колом, уснащая свою речь отборнейшим церковно-славянским матом… Ребята матюгались более умеренно и грозили во время крестного хода напасть и перевымазать "кальцем" все иконы…
– Ну вот и позанимались, — облегченно проговорил Иошка: -теперь не обидно будет и выкупаться!
5
Фока оказался легок на помине и вечером приехал в Павловск.
Выпил он самую малость, но здесь ему попались старые друзья, и Фока нагрузился уже больше, чем полагается. Неизвестно, каким образом добрался он к ночи до Шкиды, но пришел уже без шапки, с галстуком, перевернутым на спину, бледный, растрепанный, в белом костюме, который стал за дорогу пегим и больше напоминал зебру.
