— Посмотрите, Камилла, — услышала она тихий голос принцессы Конде. Видите вон того кавалера в бархате? Он разговаривает с высокой худощавой дамой, держащей в руке пышный веер.
— Да, конечно, у обоих необычно смуглый цвет лица.
— Это господин Скюдери. Все считают его восходящей звездой на литературном небосклоне Франции. А сам он считает себя звездой уже взошедшей. Ведь это он написал и поставил трагикомедию «Лидамон и Лидиас». Она основана на романе «Астрея»…
— О, я читала «Астрею»!
— Вот как, это свидетельствует о вашем уме. А читали ли вы «Клелию»? Она тоже подписана Жоржем Скюдери…
— Мне просто не верится, что я стою совсем недалеко от такого писателя!
— Заметьте, милочка, я не сказала, что «Клелия» написана господином Скюдери. Я сказала, что она подписана его именем, — рассмеялась принцесса Конде.
— Но разве это не одно и то же?
— Конечно же, нет. Жорж Скюдери не писал «Клелии», хотя фамилия Скюдери по праву красуется на первой странице романа.
— Но как это возможно, принцесса?!
— Все объясняется очень просто, Камилла. «Клелия» написана сестрой господина Скюдери — Магдален. Это та самая дама с веером. Сестра беседует с братом — такая семейная идиллия, не правда ли? Она не решилась опубликовать роман под своим именем. Вы ведь знаете, как велико предубеждение мужчин против нас, женщин. А у мужчин-издателей и того больше. Никто не допускает, что современная женщина может быть наделена литературным даром в неменьшей, а быть может, и большей степени, чем мужчина. Но, кажется, наша Артениса заметила нас и направляется сюда. Сейчас я вас представлю.
Зардевшаяся от волнения Камилла увидела перед собой прекрасную женщину с умным и чуть насмешливым взглядом выразительных итальянских глаз. Мать маркизы, Джулия Савелли, происходила из знатной римской фамилии, к которой принадлежали Папы Гонорий III к Гонорий IV. Плохо отдавая себе отчет в том, что она говорит, девушка ответила на слова приветствия хозяйки салона. Она слышала, как принцесса Конде представляла ее, адресуясь к маркизе де Рамбулье, называя последнюю по имени.
— Мадемуазель де Бриссар, вы ведь приехали в Париж из Оверни, не так ли? — проговорила маркиза после обмена обычными любезностями. — Но не волнуйтесь! — быстро прибавила проницательная хозяйка салона, уловив в глазах Камиллы искорку испуга. — Вам совершенно нечего опасаться здесь. Господин кардинал имеет неважную репутацию в этом доме. Его соглядатаи не вхожи в салон Рамбулье.
— Совершенно верно! — со смехом подтвердила принцесса Конде. — Его высокопреосвященство дорого бы заплатил за то, чтобы узнать о чем говорят у маркизы. Но, увы… наша Артемиса не выносит кардиналистов: она безошибочно узнает их, благодаря дару внутреннего ясновидения, и не пускает на порог.
— Тогда я позволю себе вздохнуть с облегчением. Я в самом деле приехала в Париж из Оверни, — отвечала Камилла, почувствовав, что хозяин Франции Ришелье, никоим образом не является хозяином самого аристократического салона столицы Франции.
— В таком случае позвольте представить вам мадемуазель Луизу де Лафайет, если только вы с ней еще не знакомы. Она происходит из знатнейшего овернского рода, а в Париже совсем недавно, как и вы. Мадемуазель де Лафайет недавно зачислена в штат фрейлин ее величества.
Маркиза, видимо, хотела поговорить с принцессой Конде о чем-то немаловажном. Поэтому, мило кивнув Камилле, она увлекла за собой принцессу, оставив девушку в обществе м-ль де Лафайет.
— Я случайно услышала обрывок вашего разговора с маркизой, улыбнувшись Камилле, произнесла новоиспеченная фрейлина ее величества. Улыбка была совершенно очаровательная. К тому же в ней не было ни малейшего намека на неискренность. Камилла решила, что м-ль де Лафайет ей нравится.
— Право, не могу сказать, что маркиза де Рамбулье удостоила меня разговора. Она была так добра, что произнесла несколько любезных слов приветствия. Я же впервые в таком обществе и, боюсь, напомнила маркизе огородное чучело, так как стояла проглотив язык.
Смех Луизы де Лафайет напоминал звук колокольчика.
— Если вы думаете, что здешние дамы и, в особенности, кавалеры более учтивы или умны, чем в провинции, то вы ошибаетесь, уверяю вас, мадемуазель де Бриссар. О некоторых это еще можно сказать, но остальные… — И м-ль де Лафайет уморительно поджала губки. — Когда я впервые оказалась в Париже, я думала примерно как и вы. Но при ближайшем рассмотрении все эти важные и модные господа предстают перед вами в истинном свете. И вы видите, что они обыкновенные люди и никакие человеческие слабости и недостатки им не чужды.
— Ах, мадемуазель де Лафайет! — вскричала Камилла. — Вам можно так говорить, ведь вы — фрейлина королевы!
— Так что же?! — не менее экспрессивно отвечала хорошенькая фрейлина. Я, конечно же, очень рада этому обстоятельству, но место вовсе не лишило меня рассудка. Хотите, я скажу вам, что я думаю о дворе?
— Вы еще спрашиваете?! Конечно, да!
— Ну, так слушайте же. Стоило мне попасть во дворец, у меня сразу в глазах зарябило. Все эти камердинеры и гардеробщики в ярких ливреях, пажи и лакеи в ливреях, которые еще ярче и пестрее, конюхи, кучеры, музыканты, шуты…
Только повара, цирюльники да прачки одеты по-человечески — в серовато-белое. У каждой лестницы — мушкетеры — храбрецы усачи в белых штанах и коротких плащах небесного цвета. Серебряные кресты, галуны… Сколько всего, поражающего воображение бедняжки-провинциалки!
Тут м-ль де Лафайет снова лукаво поглядела на Камиллу и, не выдержав, расхохоталась.
— Эти мушкетеры такие сердцееды! Не правда ли?
Камилла досадливо тряхнула головой, ей показалось, что Луиза де Лафайет сумела проникнуть в ее мысли или заметить слишком явный интерес на ее лице.
— Да, если у короля около тысячи придворных, то гвардейцев у него почти десять тысяч, — продолжала между тем фрейлина королевы. — Подумать только, скольких девушек и знатных дам смутили их длинные усы и шпаги) Но довольно!
Самое главное — король! Король окружен гвардией, барабанами, офицерами и всякими атрибутами, приучающими к уважению и страху. Люди привыкают видеть короля в окружении этих символов власти, и, если им случится повидать его наедине, они все равно испытывают ту же почтительную робость. — Тут м-ль де Лафайет бросила по сторонам несколько быстрых взглядов и тихонько произнесла:
— Те же, кто находится во дворце постоянно, привыкают видеть его величество, и становится ясно, что он такой же человек, как и вы.
Только более несчастный.
— Несчастный?! Почему вы полагаете, что его величество несчастен? Разве такое возможно?!
