— На том же самом корабле. И, верно, так уж было угодно небу: пришел и в наказание за мои великие прегрешения поселился в нашем убогом жилище!
— Но почему вы должны терпеть его присутствие, если оно вам докучает? — спросила миссис Лечмир. — Ведь в своем доме вы хозяйка!
— Богу было угодно, чтобы моим жилищем стал старый склад, который служит пристанищем всякому, кто настолько беден и бездомен, что приходит туда. Этот человек имеет такое же право поселиться в пустом складе, как и я.
— Нет, вы поселились там раньше, и к тому же вы женщина. Я бы вышвырнула его на улицу, как собаку! — заявила миссис Лечмир с той непреклонной суровостью, которая, как уже не раз замечал Лайонел, была весьма ей присуща.
— На улицу! — повторила Эбигейл и снова в непонятном страхе оглянулась назад. — Христом богом заклинаю вас, миссис Лечмир, говорите тише… Я и взглянуть ему в глаза не смею… У него такой жгучий взгляд… сразу вспоминается все былое и все зло, что я сотворила… А почему — и сама не знаю… Да и Джэб просто молится на пего, и, если я только обижу старика, тот, того и гляди, выпытает у малого все то, что мы с вами так стараемся…
— Что такое? — срывающимся от испуга голосом прервала ее миссис Лечмир. — Неужто вы позволили себе такую низость и разболтали все этому дурачку?
— Этот дурачок — мое единственное, дорогое моему сердцу дитя, — произнесла Эбигейл, с мольбой простирая к ней руки. — Ах, миссис Лечмир, вы богатая, знатная дама, вы счастливица! У вас красивая, умная внучка, откуда вам знать, каково иметь такого сына, как Джэб, и так любить его, как я! Но когда что-то гнетет тебя и камнем лежит на сердце, как не переложить часть своей ноши на плечи другого? А Джэб — мое родное дитя, хоть он и дурачок.
Наступила пауза. Миссис Лечмир, казалось, онемела и не в силах была вымолвить ни слова, а Лайонел, сделав над собой немалое усилие, призвал на помощь всю свою выдержку, повернулся и перестал прислушиваться к разговору, который явно не предназначался для его ушей. Вернувшись в гостиную, он бросился на кушетку и только тут заметил, что и за ним наблюдают.
— Что это? Майор Линкольн уже возвратился домой со своей пирушки да к тому же вооружен до зубов, словно какой-нибудь разбойник с большой дороги! — раздался задорный голосок Сесилии Дайнвор из противоположного угла комнаты.
Лайонел вздрогнул. Потирая лоб, словно пробуждаясь от сна, он промолвил:
— Да, разбойник, разбойник! Я заслуживаю любого наименования, какое вам угодно будет мне дать…
— Я уверена, — сказала Сесилия, бледнея, — что никто, кроме вас, не посмеет отозваться о майоре Линкольне столь дурно, а вы явно к нему несправедливы!
— Я, кажется, сказал какую-то глупость, мисс Дайнвор! — воскликнул Лайонел, очнувшись от своих дум. — Мои мысли были далеко, и хотя я и слышал ваши слова, но не уловил их смысла.
— Но тем не менее вы вооружены. Шпага не так уж часто украшает вашу персону, а сегодня вы к тому же запаслись еще и пистолетами.
— Да, да, — отвечал Лайонел, снимая с себя все эти грозные орудия и откладывая в сторону. — Я намерен отправиться добровольцем с отрядом, который сегодня выступит из города ночью, и прихватил с собой все это, потому что хочу придать себе воинственный вид, хотя вы знаете мой мирный нрав.
— Выступить в поход… ночью! — воскликнула Сесилия. Она побледнела и закусила губу. — И Лайонел Линкольн решил добровольно присоединиться к войскам?
— Лишь для того, чтобы оказаться свидетелем возможных событий… Цель этого похода пока еще столь же мало известна мне, как и вам.
— В таком случае, оставайтесь здесь, — сказала Сесилия твердо, — и не принимайте участия в деле, цель которого может быть мерзкой, а результат — позорным.
— Цели, каковы бы они ни были, мне неизвестны, но мое отсутствие или присутствие ни в коей мере не может их изменить. И я не вижу, мисс Дайнвор, какой позор может грозить тому, кто сопровождает наших гренадеров и нашу легкую пехоту, хотя бы им предстояло встретиться с отборными войсками, втрое превосходящими их численностью.
— Значит, наш друг Меркурий — эта пуншика в образе мужчины, именуемая капитаном Полуортом, — находится тоже в число этих ночных грабителей? — проговорила Агнеса Денфорт, входя в комнату. — Храни господь наши курятники!
— Так ты уже слышала эту новость, Агнеса?
— Я слышала, что солдат поставили под ружье, что сторожевые лодки так и шныряют вокруг города и отдан приказ, согласно которому мы, американцы, лишены уже права покидать Бостон или, наоборот, проникать в него, как и когда нам это заблагорассудится, — сказала Агнеса, стараясь насмешкой замаскировать свой гнев и досаду. — Одному богу известно, к чему может привести подобный произвол.
— Если вы собираетесь отправиться в этот поход просто из любопытства, чтобы полюбоваться бесчинством солдат, — снова заговорила Сесилия, — то, мне кажется, вы поступаете неправильно. Ведь вы одним своим присутствием как бы одобряете его.
— У меня нет еще пока оснований ожидать каких-либо бесчинств.
— Ты забываешь, Сесилия, — презрительно заметила Агнеса Денфорт, — что майор Линкольн прибыл сюда уже после знаменитого похода из Роксбери в Дорчестер. Тогда английские войска пожинали свои лавры при ярком свете солнца, но нетрудно себе представить, насколько величественней будут выглядеть их победы, когда ночной мрак скроет краску стыда, проступившую на их лицах.
Красивое лицо Лайонела вспыхнуло, но он рассмеялся и встал, чтобы откланяться.
— Дорогая кузина, вы столь воинственно настроены, что вынуждаете меня отступить. Однако, если мое участие в предстоящем грабеже будет, как всегда, удачным, оно послужит на пользу вашей кладовой. Шлю вам воздушный поцелуй, ибо для того, чтобы приблизиться к вам с еще более миролюбивыми намерениями, мне, вероятно, пришлось бы отказаться от чести носить военный мундир. А вас, кузина, я прошу о перемирии.
Говоря это, он взял Сесилию за руку и повел к дверям, и девушка, словно бы в рассеянности, проследовала за ним.
— Мне бы хотелось, Лайонел, чтобы вы отказались от своего намерения, — сказала Сесилия, когда они остановились в прихожей. — Ваш воинский долг не обязывает вас к этому, а ваши чувства должны внушить вам больше сострадания к соотечественникам.
— Именно эти чувства и заставляют меня отправиться туда, Сесилия, — отвечал Лайонел. — У меня есть на то причины, которых я не могу вам открыть.
— И долго вы пробудете в отсутствии?
— Пока не достигну своей цели, — ответил Лайонел и, нежно пожав ее руку, добавил: — Но не сомневайтесь, что я не замедлю вернуться при первой же возможности.
