Костец, налезая на шкидцев животом, тихо, чтобы не услышали гости, усовещевал:
– Отдайте часы, сукины дети, по-хорошему…
– У нас их нет… Что вы, дядя Костя, станем мы таким барахлом мараться?…
– Знаю, что не станете, а все-таки кто-то спер!…
Заволновались и шкидцы. Часы были мусором, и подымать из-за них шухер казалось невыгодным. Спереть мог только кто-нибудь из новичков, не узнавших еще хозяйственной политики ребят, за них шкидцы и взялись.
– Дядя Костя! — сказал наконец Химик: — часиков у нас нет… Они у вас… в толстовке…
И Костец, действительно, нащупал в кармане положенные туда часики. Он вынул их, осмотрел и спросил:
– А цепочка?…
– На ремешке были. Ремешок они бросили… Куда его?
Костец оглядел еще раз ребят и подошел к солдатику.
– Вот они, ваши часики. Под скамейкой лежали. Неловкое молчание прервал Викниксор. Он поправил пенсне и захлопал в ладоши:
– Учет закончился, — судорожно проговорил он. — Не желает ли кто-нибудь из товарищей красноармейцев что-нибудь сказать?
Товарищи красноармейцы замялись, потом выпихнули одного, коротенького, в широченных, обшитых кожей галифе. Красноармеец поблагодарил за приглашение на учет и за доставленное удовольствие,
отметил, что по всем признакам школа растет и развивается, и пожелал ей дальнейшего роста.
Уходили красноармейцы торопливо и даже завязли в калитке: впереди всех протискивался маленький, с испуганным лицом и с часиками в ладошке.
3
Экзамены в педагогический техникум, куда поступали Иошка и Сашка, кончились. Они продолжались ровно четыре дня — четыре нервных, возбужденных дня, полных страхов, суеты, неожиданностей, бега. Сашка выдержал, Иошка провалился, но не унывал: у него была командировка, — а она много значила при приеме, — и потому шкидец уверенно говорил: "Примут, наплевать, что провалился". У Сашки командировки не было, и поэтому, несмотря на свои успехи, он так уверенно не рассуждал. Последним по счету экзаменом шло обществоведение; оба шкидца выдержали его на "очень хорошо" и поэтому, обрадованные, уже не пешком, а в трамвае поехали в Шкиду.
У ворот на лавочке сидел дворник Степан и, подняв к небу свои фельдфебельские усы, серьезно дремал.
– Степан! — крикнул Иошка. — Поздравь нас — экзамены кончились… сдали…
Степан открыл глаза, пошевелил усами и ответил:
– Виктор Николаевич приехали.
– Ну?… Зачем?…
– Не знаю… Сидит в канцелярии… Скучный… Бумажки глядит.
В другое время ребятам, может быть, посещение заведующего было бы неприятно, — каждый из них помнил еще славные дачные дни, но теперь обрадовались приезду Викниксора. Впрочем, наружно, чтобы, не показать этого, они нахмурились, покачали головами, а Сашка даже пробормотал:
– Не было печали — черти накачали…
Викниксор сидел в учительской у стола, где хранились характеристики учеников, — сидел не раздеваясь, в пальто, не опустив даже поднятого воротника.
Он перебирал старые характеристики, просматривал их и клал обратно. И шкидцы как-то удивились, словно в первый раз как следует разглядели его. Их поразила усталая желтизна на щеках и висках, тронутые сединами волосы. Морщины, которых не замечали раньше, виднелись рассеянные по всему лицу: на лбу, щеках, возле глаз, у опустившихся углов рта. И даже пальто как-то обвисло вперед, выдавая сгорбившуюся, сутулую спину и морщинистый затылок.
Ребята, с внезапно вспыхнувшей жалостью, жалостью, их самих удивившей, посмотрели на Викниксора.
– Здравствуйте, Виктор Николаевич. — Мы экзамены сдали.
– Поздравляю… — просто ответил Викниксор и встал. — Я очень рад за вас… Очень рад… Хотя, думаю, вам трудно пришлось, а?
– Ну, чего там… Пустяки! — небрежно махнул рукой Иошка, чувствуя, что от этих "пустяков" у него дрожат ноги и плавает в глазах разноцветный туман.
– Так… так… Сдали, значит? Ну, а когда окончательно будет известно о приеме?
– Не знаем… Скоро наверное.
– Да уж не на будущий год, полагаю…
Ребята засмеялись. И Викниксор почувствовал как то тяжелое, нехорошее, спасаясь от чего он уехал из Павловска с дачи, все это вдруг рассеялось вместе со смехом. И сам он словно впервой увидел своих воспитанников, которых даже не представлял людьми, а так — существами, против кого применялась вся сложная система дефектологии: все те приемы, которые измышляются сотнями авторов, публикуются, возводятся в теорию, в принцип, в идею и… забываются, чтобы через день дать место новой куче подобных сочинений.
Теперь он забыл об этом и дружески, по-товарищески, заговорил со своими воспитанниками. И беседа, тон ее, ощущение искренности, — все это больше
привлекло к нему ребят, чем годы долгих научных наблюдений…
– Итак, вы сдали экзамены, — возвратился он к прежней теме: — я могу поздравить вас как первый выпуск… Вы ведь первые, которые самостоятельно уходят из школы… вы держали на третий курс?
– Да.
– Значит, через два года учительствовать будете. Нам, старикам, смена! — И Викниксор невесело улыбнулся, но через секунду встряхнулся, распрямил плечи и расстегнул пальто. Ему захотелось сделать что-нибудь полезное для ребят, чем-нибудь помочь им, он даже чувствовал себя как-то обязанным сделать это. Он соображал, что можно было бы съездить в педтехникум, похлопотать за ребят, поговорить, чтобы облегчить им вступление.
– Я так и сделаю! — пробормотал он, беря шляпу.- Я поеду в педтехникум… Кто там заведующий?
– Ходовецкий.
– Ходовецкий? — вздрогнул Викниксор, — Константин Сигизмундович?
– Да… Константин Сигизмундович.
Викниксор криво улыбнулся и положил шляпу обратно на стол.
– Ну вот, теперь не поеду, — проговорил он.- Вы только не удивляйтесь, ребята… Есть люди, с которыми не хочешь встречаться.
Ребята деликатно промолчали.
– Было это давно, ребята, когда я еще помоложе был. Время было славное — семнадцатый год… И люди тогда другие были… Огнем горели… Энтузиасты… На митингах встречался я с этим самым Ходовецким… Ну, и ругались мы с ним здорово… Друг друга ненавидели… время такое было. Горячее время… Потом, уже последний раз встретились мы в восемнадцатом… Разоружали нас. Встретились… и больше не сходились… И сойтись теперь трудно…
Викниксор сел, запахнул пальто и поднял воротник.
Так он был похож на странную, нахохлившуюся птицу… Шкидцы потоптались около него и тихонько вышли.
4
После обеда ребят неожиданно потянуло спать. Они боролись с дремотой, ковыряли в зубах, соображали, что делать, но все-таки уснули.
