– Мне казалось, что у меня сердце разрывается на части: я плакал, как ребенок. В первый раз я вспомнил о моей матери, как она прятала меня под свою юбку и принимала на свои плечи побои, которые отец направлял на меня; я вспомнил о моей бедной Клелии, когда она бывало ждет меня у фонтана; подумал о трактирщике в Загороло, у котораго такое свежее вино летом, – о веревке мастера Александра[20], которая так влюблена в мою шею… и ни одно из этих дорогих воспоминаний не растрогало меня так, как славная донна Луиза Ченчи. Я уже даже помышлял о том, чтоб переменить образ жизни и отрезать разом старое. Но слово было дано герцогу, я не хотел изменить ему…. хотел кончить честным бандитом…. Уж этот проклятый иуда! попадись он мне только!
– Ну, будет морочить голову! Рассказывай, что было.
– Я явился к герцогу, чтобы решить окончательно, как и что делать. Я изучил и местность, и порядку в доме. Наших отправилось четверо, я – пятый. Герцог ждал на улице, в карете. Я вошел во двор и говорю дворнику: «кум, сделай милость, вызови мне сюда Крецию; скажи ей, что ее ждет Джиокино и что ему надо передать ей кое-что от её матери…. Да вот возьми себе, выпей за мое здоровье». Дворник пошел тотчас же, а мои товарищи взошли во двор и спрятались за колоннами. Девушка прилетела в ту же минуту, распевая как ласточка; проворней, чем сколько нужно чтоб сказать ave Maria, мы ее закутали и посадили в карету герцога, который принял её в свои объятия. Я велел кучеру ехать шагом, чтоб не дать ни малейшаго подозрения, и нам не попалось навстречу ни одной души. Все идет как по маслу, говорит мне на ухо один товарищ; мне, при моей привычке к таким делам, казалось, что оно идет как-то уж чересчур хорошо, и я не ошибся. Не успели мы доехать до угла, как навстречу попалась полиция, с вооруженными людьми. Другие все перепугались, я не струсил ни на волос; кричу: «Кучер, поворачивай назад и гони лошадей, сколько есть мочи». Проклятие! С этой стороны тоже целая толпа сбиров[21] нападает на нас. «Ребята, мастер Александр растянул вам сети, и если вы не хотите быть изжаренными, надо разорвать их. К оружию, дети!» Сказано – сделано; сам герцог вышел из кареты и смело обнажил шлагу. Я его не считал способным на это. Подите-ка, доверяйтесь тихой воде! Но сбиры не дожидались нашего приближения, и угостили нас ружейным залпом. Кто пал и кто остался на ногах, я не знаю. Я, правду сказать, не мог и думать о других, – да при том же было совершенно темно. Святоша, высунувшись из окна кареты, кричит: «спасите! ради Бога спасите!» точно ее режут. Полиция орет тоже своё: «бей их! бей!» а я тихохонько пробирался за стеною и наносил им удары, от которых они и вздохнуть не успевали. Таким-то образом я выбрался из толпы и пустился бегом; насколько хватало ног. Мои ноги почти не касались земли, потому, знаете, кто просто бежит, тот только бежит, а кто спасается, так тот летит. Не смотря за это, два сбира, вероятно тоже хорошие бегуны, не отставали от меня ни на шаг, точно гончие собаки. У меня даже подымались волосы сзади, от их дыхания; несколько раз они уже хватались руками за мое платье. Я повернул за угол и всеё бегу; повернул за другой, за третий: уж я чувствовал, что начинаю задыхаться, но они тоже устали, особенно один, потому что я слышал не одинаково ясно их шаги. Тогда мне припомнилась история храброго богатыря Горация[22]. Находя, что они проводили меня дальше, чем следовало, я остановился, неожиданно обернулся и простился с тем, который был ближе от меня, всадив ему пулю в самую грудь. Голубчик повернулся раза три или четыре, как собака, которая ловит свой хвост, и потом зарылся носом в землю. Другой тотчас понял, что я намерен распроститься с ними, и в свою очередь, прежде чем удалиться, отвесил мне поклон одной унцией свинцу, которая скользнув по голове, ранила мне левое ухо. Но это не помешало мне бежать. Сделав порядочный конец, я остановился, чтоб оглядеться, куда я попал, и увидел, что случайно очутился у вашего дома. Вернуться назад – значило погубить себя; до меня долетал гул раздраженного народа, точно как Тибр шумит под сводами моста Святого Ангела. Я и решился воспользоваться случаем, который, судьба так разумно представила мне: перелез через стену сада и ощупью добрался до вас по дороге, которой меня вел Марцио… Теперь, дон Франческо, спрячьте меня, пожалуйста, до завтрашней ночи, потому что я, если Бог поможет, намерен вернуться в лес.
Ченчи, слушавший его с большим вниманием, спросил:
– И ты положительно убежден, что никто не видел, когда ты взошел сюда?
– Никто. Но вы понимаете, что теперь полиция на ногах, и в первое, жаркое время мне надо ее остерегаться.
– Ты точно говоришь правду, что тебя никто не видел?
– Никто, клянусь вам. Разве вы не видите, что я переоделся барином?
И точно Олимпий переменил костюм.
– Будь спокоен; если все так, как ты говоришь, то беда не велика. Надо однако позаботиться, чтоб тебя люди не видели; я не верю им ни в чем; у них всегда навострены глаза и уши; мы окружены шпионами; они любят своих господ, как волки ягнят, чтоб полакомиться их мясом.
– Как, вы даже и в Марцио не уверены?
– Прежде, чем сломался, он был цел, говорит пословица. И да, и нет; но я его послал по делам на виллу. Тебе придется (и видишь, я зато делаю более для тебя, чем для себя) скрыться на это время в подземельях дворца.
– Как в подземельях?
– Это так говорится, в подземельях – в погребе. И ты будешь там в достойной и приятной компании – с винными бочками; я тебе разрешаю открыть их и пить из них забвение всех бед, сколько тебе угодно, с одним только условием, чтобы напившись вдоволь, ты заткнул их опять.
– Уж если иначе нельзя, то из-за хорошей компании я согласен и на такую комнату.
– Ты не будешь там жить по-княжески, но однако ж и не по-разбойничьи; соломы найдешь много; меньше чем через час я дам тебе поесть и принесу тебе огня и мазь, которая залечит тебе боль в ранах. Пусть я околею, если ты в короткое время не будешь чувствовать себя здоровым. Утешься, не все предприятия удаются безопасно; не удача, но терпение все побеждает. Римляне после поражения в Каннах продали место, на котором был Карфагенский лагерь, и наконец-таки взяли Карфаген. – Обопрись за меня… Ступай потихоньку; смотри не ушибись – идем шагом.
Они шли в темноте нескончаемыми проходами, пока не добрались до подвалов дворца.
– Тут меня и дьявол не отыщет.
– О! в этом ты можешь быть уверен; тебя никто не отыщет!
– Притом никто и не знает, что я здесь.
