— И ты всё время была там и слушала?
— Я даже помогла этим дамам писать наказ, — сконфуженно призналась Бабетта. — Ты, я знаю, меня не побранишь. Но что сказала бы матушка, если бы увидела меня на мешке с картошкой среди рыбных торговок? Но она этого не узнает… Кстати, я даже получила вознаграждение за свой скромный труд. Вот… — Девушка, смеясь, хлопнула букетиком ландышей по волосам Жака.
Жак пристально посмотрел на Бабетту и вдруг неожиданно резко спросил:
— Послушай, ты могла бы мне солгать?
— Солгать? Зачем? Ведь ты знаешь, Жак, как я тебе верю, к чему бы мне тебе лгать?
— Ты так легко обманула свою маму — помнишь, когда сказала ей о Пале-Рояле, и нисколько не смутилась. А теперь хочешь от неё скрыть, что была на рынке. Скажи, ты и мне могла бы солгать так легко?
— Но ведь я солгала для тебя, чтобы тебе помочь. А ты же ещё меня за это коришь!
Лицо её было серьёзно, глаза чисты.
— А про рынок, если я маме не скажу, — добавила она с лукавой улыбкой, — так это значит: я не солгала ей, а только скрыла.
Жак волновался и не знал, что сказать. Уши его запылали огнём.
— А мне? Я всё-таки хочу знать… Ты можешь и мне солгать?
— Тебе, Жак, нет!.. Тебе я никогда не солгу! Никогда!
У Жака сразу отлегло от души.
Он схватил тонкую руку Бабетты в свои, но Бабетта вырвалась и ринулась к двери.
Жак бросился за ней вдогонку, но в дверях столкнулся с Адора и чуть не сбил его с ног.
— Что с тобой? Куда это вы все спешите? — Он посмотрел вслед удалявшейся Бабетте, улыбнулся и добавил: — Ну, Малыш, теперь за дело! Я спешу!
И он прошёл за загородку, где обычно сидел Жак. Жак последовал за ним.
— Дай-ка мне, дружище, мэтра Руссо́.[16] Или, пожалуй, лучше Дидро, — попросил адвокат, опустившись в кресло. — Поищу-ка я у него хороших мыслей. Проклятый хозяин уже вовсе перестал стесняться, не удостаивает меня больше своими объяснениями. Он считает, что мне ни к чему знать, какое дело он собирается вести. Он просто заявляет: «Огюст, мне нужна речь на два часа, да такая, чтобы в ней было и о справедливости, и о народе и его правах, но чтобы под неё можно было хорошо спать!» Потом он мою речь вызубрит наизусть, и слушатели будут дремать под перлы его, то бишь моего, красноречия! Видано ли подобное бесстыдство? Словно пошёл в лавочку и купил два локтя шёлка! Ну, я ещё с ним когда-нибудь расквитаюсь! Зато под эту речь, — Адора вынул из кармана и помахал в воздухе какой-то маленькой книжечкой, — никто не спал! И её не мешало бы прочесть моему патрону, господину Карно!
На лице Жака отразилось такое неподдельное любопытство, что Адора охотно пояснил свои слова:
— Есть в Аррасе адвокат, пока ещё малоизвестный, хотя он уже избран в Генеральные штаты от своего округа. Фамилия его Робеспье́р.[17] А в этой книжечке напечатана защитительная речь, произнесённая им в Арраском суде. Нам всем, адвокатам, следовало бы поучиться у этого Робеспьера. Дело вот в чём. Некто Виссери, проживающий в городе Сент-Омер, увлекался изучением физики. Для того чтобы обосновать какие-то свои наблюдения над атмосферным давлением, он установил на своём доме самодельный громоотвод. А громоотвод, как тебе должно быть известно, придумал не он, а Фра́нклин.[18] Тем не менее сент-омерские власти усмотрели в действиях Виссери какое-то колдовство, чуть не чёрную магию. Они постановили громоотвод снести, а Виссери привлечь к ответственности. Защищать его взялся Робеспьер и не только отстоял подзащитного, но публично выступил против мракобесия и превратил речь в настоящее политическое выступление.
— Дайте мне прочесть! — взмолился Жак. У него загорелись глаза, а руки сами потянулись к брошюрке.
— Подожди, подожди, всё в своё время. Изучу её как следует, потом дам и тебе. Ну, где же мой Дидро?
Жак неохотно отправился выполнять поручение Адора. Через несколько минут извлечённый из глубины одного из шкафов аккуратно переплетённый томик Дидро лежал перед адвокатом на столе.
Перелистывая нервной рукой страницы, Адора говорил, как бы отвечая на собственные мысли:
— Говорят, что каждый из нас родился под одним из знаков Зодиака: кто под знаком Близнецов, кто — Весов, кто — Козерога. Я же, как многие в наше время, родился под знаком секретных предписаний об аресте — приказов в запечатанных конвертах! В эти белые листы бумаги, на которых стоит подпись короля, можно вписать что угодно.
— А я-то думал, что эти секретные предписания кончились вместе с царствованием Людовика Пятнадцатого, — вырвалось у Жака.
— Увы, нет! Может, пользуются этими бумагами реже, но они, к сожалению, не исчезли и попадают в руки не только к приближённым короля, но и к приближённым этих приближённых. Даже самые незначительные чиновники иногда располагают ими, а это уже совсем беда… Погоди-ка! Вот здо́рово! Наш добрый мудрец Дидро как будто подслушал наш разговор. Взгляни только! — И Адора ткнул пальцем в страницу трактата «Терпимость».
Жак склонился над книгой и прочёл:
— «…чего стоят восемьдесят тысяч тайных приказов об аресте, изданных в одно только правление кардинала Флери́?[19] За этой цифрой скрываются восемьдесят тысяч добрых граждан, либо брошенных в темницы, либо бежавших из отечества в отдалённые страны, либо сосланных в далёкие хижины. Все они были рады пострадать за доброе дело, но все погибли для государства, которому эти преследования обошлись в огромную сумму. На одни обыски после появления книги “О новом духовенстве” были истрачены миллионы. Пусть бы позволили свободно печатать этот скучный памфлет, на который так набросились вначале, и никто не стал бы его читать…»
— Неглупо сказано, а, Малыш?
Строки Дидро произвели на Жака большое впечатление, но обменяться с Адора мыслями по этому вопросу ему не удалось, так как в кабинет пришёл виноторговец Клэро́ и потребовал свежих газет.
Когда Жак наконец освободился и подошёл к Адора, он увидел, что томик Дидро уже захлопнут, на нём лежит стопка бумаги, исписанная знакомым бисерным почерком адвоката.
— Ну вот я всё и просмотрел! Теперь два слова о твоих делах. Один из молодчиков, торговавший, говорят, как раз теми предписаниями об аресте, о которых мы с тобой только что толковали, продаёт хорошую библиотеку. Он сейчас наш клиент и перед отъездом хочет уладить кое-какие имущественные дела. Он почему-то совершенно секретно собирается в Англию и, судя по всему, возвращаться во Францию и не помышляет. Я полагаю, что он замешан в грязных комбинациях с налогами, из-за которых Ламуаньону пришлось уйти в отставку. Ведь, помимо налогов, так сказать, официальных, эти молодчики позволяли себе брать с живого и мёртвого дополнительные поборы в свою пользу. Мой клиент, видимо, чует, что меняется политическое положение в стране, и хочет замести следы. Уж если этот книголюб решил расстаться со своей библиотекой, значит, неспроста.
