Он отобрал у Антигона Фаселиду и Кавн [237]. Галикарнас был осажден, но к этому городу вовремя подоспел Деметрий, чтобы спасти его [238]. В следующем году (308) Минд и Кос оказываются во власти Птолемея, и, пройдя через острова, он изгоняет с Андроса гарнизон Антигона [239].
Растущее охлаждение между Антигоном и Родосом отмечено тем, что в 306 г. до н. э. Родос отказался отречься от своего нейтралитета, поддержав Деметрия в его атаке на Птолемея [240]. В следующем (305) году произошло нападение на сам Родос, где Антигон откровенно выбросил на помойку все заявления, которые он делал годами. Великолепная оборона Родоса обеспечила мир, в условиях которого было открыто сказано, что город должен быть автономным, что в нем не должно быть гарнизона и он должен управлять своими собственными доходами [241].
Переписка Антигона с гражданами Теоса примерно в 304–303 гг. до н. э. [242], сохраненная для нас в камне [243], любопытным образом освещает его действия по отношению к греческим городам. Речь шла о синойкизме Лебедоса и Теоса. Эти времена были неблагоприятны для большого количества маленьких городов, и меньшие старались слиться друг с другом или быть поглощенными большими общинами. Этот процесс, который мог быть спонтанным (как в случае с Родосом), Антигон начал намеренно подталкивать, как мы увидим в Троаде. Лебедос был случаем, когда миграция жителей казалась вполне уместной. Маленький город, расположенный между Эфесом и Теосом, видимо, не мог держаться самостоятельно [244]. Переселение жителей в Теос могло казаться выгодным как им самим, так и большому городу, число жителей которого приросло бы. Однако такой шаг подразумевал ряд практических трудностей. Должны ли новоприбывшие строить дома рядом с существующим городом Теос, или же теперь, когда население выросло, следует перестроить город и протянуть его далее к полуострову? [245] Как между тем следует разместить людей из Лебедоса? Что станет с общественными обязательствами, которые заключил Лебедос? Как следует рассудить существующие между двумя городами споры? До этого у каждого города были свои законы, и по какому закону должны теперь жить эти объединившиеся люди? Антигон вынес свое решение по этому и подобным вопросам. Однако в документе мало что показывает, действительно ли синойкизм происходит по его команде: дает ли он на это свой приказ как монарх, или же он просто действует как арбитр по вопросам, которые добровольно представили ему города. Для греческих городов того времени было вполне в порядке вещей выносить свои споры на суд нейтральной державы. Естественно, они вполне могли избрать для этого греческого царя, с которым теперь они граничили, не предполагая при этом, что он владеет какими-либо суверенными правами над ними самими. Его вмешательство во внутренние дела как добровольно избранного арбитра должно было носить совершенно иной характер, нежели вмешательство высокомерного властителя. Антигон в данном документе говорит мало такого, что предполагало бы в нем властителя. Только однажды проглядывает неприглядная реальность. Александр приказал хиосцам предоставить ему свою новую конституцию для одобрения. Антигон полагает, что необходимо осуществлять такой же контроль. «Далее, вы пошлете нам, – пишет он, – те законы, по поводу которых вы пришли к соглашению, и укажете те, что были введены номофетами, и те, что были составлены другими гражданами, дабы, если окажется, что какие-то люди вносят законы, которые не являются желательными, но совсем напротив, мы могли бы обратить на них наше осуждение и наказание» [246]. Это отнюдь не речь просто третейского судьи!
Таковы были отношения, насколько мы теперь можем судить, между Антигоном и старыми греческими городами Малой Азии. Однако наряду со старыми городами при Антигоне стали появляться новые греческие города, которые создавали эллинские цари. У нас нет никаких свидетельств основания каких-либо новых греческих городов в области к северу от Тавра до того времени, как эта область попала под власть Антигона. Два города, прославленные в позднейшие времена, считали Антигона своим основателем. Один из них возник на плодородной равнине на восточной границе Асканийского озера, на дороге между Фригией, где располагалось правительство, и Босфором. Он мог считать себя по самой своей форме городом нового времени: его план представлял собой правильный квадрат. Каждая сторона городской стены была четыре стадии в длину с вратами в середине, улицы пересекались под точными углами и были вычерчены так правильно, что с камня в центральном гимнасии можно было увидеть городские ворота – все четыре [247]. Другой город должен был стать морским портом Троады. Это был случай синойкизма. Население небольших городов в округе переселили насильственно в новый город – Ларисса, Колоны, Хриса, Гамаксит, Кебрена, Неандрия и Скепсис, таким образом, были поглощены [248]. Таковы были два города, обязанные своим существованием Антигону Одноглазому. Оба он со своим неизобретательным эгоизмом назвал Антигониями; однако каждому суждено было прославиться под другим именем.
Третий город, заложенный Антигоном, должен был быть скорее возрождением старого города, чем основанием нового. Название Смирна еще за четыреста лет до этого перестало обозначать живой город: лишь группа деревень отмечала то место, которое некогда было главным портом этого берега [249]. Важность Смирны рано поставила ее под удар со стороны лидийских царей [250]. Когда пришли персы, от Смирны осталось лишь несколько древних храмов, такие как храм Немесиды [251], и несколько беспорядочно разбросанных деревенек. Однако слава старой Смирны жила в песнях греков, и теперь, при Антигоне, новая Смирна начала подниматься в двух милях от старого места на южной стороне бухты [252], построенная по модной схеме, с правильными улицами, которые пересекались строго под прямыми углами. Так эта Смирна начала свою вторую жизнь, которой суждено было быть долгой. По иронии судьбы этот город, который, казалось бы, погиб раньше других, пережил всех своих соперников и все еще носит свое древнее имя, господствуя над берегом, когда Эфес и Милет уже забыты.
Через два года после снятия осады с Родоса господство Антигона в Малой Азии начало разрушаться (302 до н. э.). Над греческими городами легла тень новой личности. Лисимах, сатрап Фракии с 323 г., теперь, как и другие династы, именовавший себя царем, переправился в Азию. Приняли его в разных городах по-разному. Из тех городов, что были под властью Антигона, невозможно в каждом случае сказать, определялись ли действия города его гарнизоном – или же страхом либо истинной преданностью. Сам Лисимах действительно не тратил много времени на греческие города: целью его было ударить по центру власти его соперника во Фригии; он стремился внутрь страны, оставив своего подчиненного, Препелая, чтобы тот
