— Диольх ин фаур, — прошептал он по-валлийски, благодаря Всевышнего и Андре де Шовиньи за своевременное вмешательство. Андре уже разворачивался на поиски очередного противника. Пришпорив скакуна, Морган последовал за другом.
А впереди Ричард гнался за вражеским лучником. Турок с ужасом оборачивался на быстро приближающегося короля, и Морган издал торжествующий вопль, будто это он сам скакал на Фовеле, способном перегнать ветер. А потому удивился, когда сарацин начал вдруг отрываться. Переведя взгляд, валлиец заметил, что Фовель резко останавливается, а из-под его копыт летят в разные стороны песок и пыль.
— Господи Иисусе! — послышался вопль Андре.
И только натянув поводья рядом с Ричардом, Морган заметил торчащее в боку у короля древко.
Андре, никогда не выказывавший страха в битве, теперь побледнел как мел.
— Насколько тяжело?
Ричард тряхнул головой и ничего не ответил. Зная короля, никто не поверил ему — он никогда не прекратил бы погоню из-за стрелы, просто воткнувшейся в кольчугу. Морган находился достаточно близко и разглядел, что это арбалетный болт. У него перехватило дыхание, потому как валлиец знал, что судьба Святой земли и судьба Ричарда, к добру или к худу, неразрывно переплетены между собой. После мгновения паники здравый смысл взял свое. Молодой рыцарь понял, что ранение не может быть смертельным, потому как король способен держаться в седле. Если рана не загноится, конечно — мысль была настолько пугающей, что валлиец торопливо перекрестился, отгоняя ее прочь.
Андре пришел к такому же умозаключению и выразил свое облегчение в ярости, гневно потребовав сообщить, с какой стати Ричард сражается без щита. Король посмотрел на де Шовиньи как на сумасшедшего.
— Когда я копьем выбил сарацина из седла, у меня лопнул на щите ремень. Как мне следовало поступить: призвать остановить битву, пока оруженосец не принесет новый?
Андре еще кипел от возмущения и не готов был признать несправедливость или нелогичность своих доводов. Ричард слишком часто играл в поддавки со смертью, поэтому даже если он не заслуживал выговора в этот раз, то вполне заработал его за проявляемую ранее беспечность.
— Турки говорят, что у кошки семь жизней, — сказал он. — Как думаешь, Ричард, сколько их у тебя?
— Столько, сколько требуется, чтобы освободить Святую землю, — ответил король, стараясь казаться и беззаботным и серьезным одновременно. И как обычно, последнее слово осталось за ним.
— Бога ради, парень, поосторожнее с моей кольчугой!
Мастер Ральф Безас привык управляться со вспыльчивым венценосным пациентом — он был королевским врачом со дня коронации Ричарда.
— Если ты не будешь шевелиться, государь, моя работа станет значительно легче, — заметил доктор.
Но снятие доспеха при подобных обстоятельствах не бывает простым делом. Не обращая внимания на протесты Ричарда, мастер Ральф расширил разорванные кольца настолько, чтобы можно было протащить кольчугу поверх древка. После этого Ричард хотел было стянуть железную рубаху через голову, но друзья ждали подобной выходки и настояли на том, чтобы он доверил это им. Теперь стало видно, что болт пробил и стеганную поддевку. Потребовав острый нож, лекарь обрезал ткань вокруг раны, затем подождал, пока Андре и Генрих помогут Ричарду избавиться от этого предмета одежды. Та была влажна от пота, не от крови — проникающие раны сильного кровотечения не дают. Вооружившись масляной лампой, доктор наклонился, обследуя повреждение.
Он не скрывал своей тревоги. Нанесенные стрелами раны врачевались обычно полевыми лекарями, но относились также к разряду самых опасных, потому как, если наконечник не удавалось извлечь с легкостью, оставалось несколько одинаково неприятных сценариев. Доктор мог попробовать протолкнуть древко через тело раненого насквозь, либо выждать несколько дней, давая ткани вокруг наконечника отмереть. Первый вариант отпадал, поскольку существовал риск повредить королю внутренние органы, второй тоже не подходил. Не подходил для человека, заявляющего о своем намерении завтра же выйти на поле боя. Но обследовав рану, Ральф вздохнул с облегчением, подумав о том, что хваленое везение Львиного Сердца не подвело и на этот раз.
— Тебе посчастливилось, государь. Похоже, болт не проник слишком глубоко, увязнув по большей части в кольчуге и фуфайке.
— Вот и отлично. Так извлекай его.
Мастер Безас знаком приказал подать ему щипцы и ухватился ими за древко. Минуту спустя он уже купался в похвалах королевских друзей. Сам король вел себя более выдержано, чего, впрочем, лекарь и ожидал, зная про намерение Ричарда представить рану событием насколько возможно пустячным. Ральф обрабатывал поврежденные ткани уксусом, когда снаружи послышался неожиданный гул. Ричард порывался выяснить лично, но Андре его опередил.
— Я иду, ты сидишь, — отрезал он и нырнул под полог палатки.
Ричард пребывал не в лучшем расположении духа: злился на друзей, так разволновавшихся из-за ерунды, и на себя за допущенную беспечность. Он неохотно принял протянутый Генрихом кубок с вином и без улыбки отреагировал на шутку племянника о том, что у шатра стоит поставить стражу, чтобы отгонять всю ораву доброжелателей.
— Ги де Лузиньян желал лично убедиться, что ты не на пороге смерти, а половина епископов возносила мольбы о твоем выздоровлении. Даже Гуго Бургундский обеспокоился и послал гонца спросить, справедливы ли слухи. Мне воистину следует направить по лагерю герольда, чтобы он громогласно объявил, что ты ранен не серьезно.
— Конечно не серьезно! Мне доставалось куда сильнее, когда мальчишкой я упражнялся с квинтином[2].
Ричард несколькими глотками прикончил вино — явное свидетельство того, что чувствовал он себя не так хорошо, как заявлял, — но Генрих был достаточно умен, чтобы не заострять на этом внимание, а просто снова наполнил кубок. Тут возвратился Андре.
— Очередная свара из-за павших лошадей, — сообщил он мрачно, потому как проблема досаждала все сильнее. Ежедневному рациону из сухарей, бобового супа и солонины солдаты вполне объяснимо предпочитали свежее мясо, поэтому от желающих купить туши убитых сарацинами коней не было отбоя. Однако владельцы туш, рыцари, запрашивали недоступные большинству простых воинов цены, и отсюда проистекали недовольство и ссоры. Когда Андре объявил, по чем идет нынче конина, Ричард тряхнул головой.
— Я положу этому конец раз и навсегда. Сообщи, что я буду давать любому рыцарю коня взамен павшего в бою. При условии, что тушу убитого те станут даром уступать пехотинцам.
— Даже французским рыцарям? — недоверчиво спросил Генрих. — Превосходная идея, дядя, солдаты будут от нее в восторге. Пойду распоряжусь немедленно.
Беседу прервало прибытие Ги де Лузиньяна в сопровождении епископа Солсберийского, Жака д’Авена, графа Лестерского и ряда прочих посетителей, слишком знатных, чтобы заставить их ожидать на пороге. Прошло несколько часов, прежде чем Ричард смог наконец лечь в постель. Однако король обнаружил, что не в силах уснуть — тело достигло крайней степени усталости, но мысли продолжали лихорадочно роиться. Армия миновала песчаные дюны и холмы, ландшафт страны менялся. Впереди простиралась двадцатимильная дубрава, известная как Арсуфский лес, и чтобы снова выйти к побережью, крестоносцам предстояло пробраться через эти дебри. Они представляют собой идеальное место для засады, и едва ли Саладин не воспользуется таким шансом. Идет не только вооруженное противостояние, но и поединок воль: султан намерен дать битву, он же, Львиное Сердце, решил избегать ее. До поры его воины сохраняют образцовую дисциплину, не поддаваясь на постоянные провокации. Но как долго еще смогут они выдерживать такое напряжение? Король час за часом ерзал и ворочался в кровати, всякий раз морщась, если по забывчивости ложился на раненый бок. Интересно, бодрствует ли и Саладин этой ночью? Испытывает ли он иногда колебания, зная, как много поставлено на кон?
