– Это правда, – пробормотала Прямислава.
– Вот, сестру мою Оленку… Ну, Гремислава ее по-княжески звали, а по-крещеному Олена, – продолжал Ростислав. – Ее когда венчали, за Романа Владимировича, владимирского князя, отдавали, ей двенадцати не исполнилось. И там уж никто не следил, ждал ли князь Роман, когда ей тринадцать сравняется, или не ждал!
– Но, может, она в монастыре… – заикнулась Прямислава.
– В монастыре. – Ростислав кивнул. – Муж ее помер, а ей всего восемнадцать лет – в монастырь ушла! Эх! – Он в досаде стукнул кулаком по стволу ни в чем не повинной березы. – Оленка, она как я была – веселая, бойкая! Как мы с ней по двору кругами носились! – Ростислав усмехнулся, вспоминая свое буйное детство. – В амазонок играла. Это такие …
– Я знаю. В книге читала…
– Вот, Ирина, старшая моя сестра, замужем за цареградским царевичем.
– Да хоть бы и царевич, а попадется такой, как Юрий… Слушай-ка, Ростислав Володаревич, ты все законы знаешь, а скажи мне: если женатый человек в блуд ударяется с рабой, за это наказание полагается?
– А то как же! – с готовностью ответил Ростислав. – «Если кто, имея жену, блудит с рабой, то мужа того бить, а ту рабу князь продаст в другую волость, а деньги за нее раздать убогим». Это если со своей рабой. А если с чужой… Ты чего?
Он заметил, как при этих словах вдруг изменилось лицо девушки: ожесточилось, замкнулось, в глазах засверкал гневный огонь. Значит, Прибаву следовало бы продать в другое княжество, деньги раздать убогим, а Юрия бить плетьми! И сколько таких женщин следовало бы распродать и сколько плетей пришлось бы ему принять с тех пор, как его обвенчали с девочкой-недоросточком, если бы князья подчинялись церковным законам наравне с прочими!
– Ничего! – Прямислава отвернулась, стараясь выровнять дыхание.
Она чувствовала себя женой преступника, грешника, от которого Бог и ангелы отвернулись! Но разве может быть она сама чиста, если муж ее такой!
А Ростислав пытливо заглядывал ей в глаза. У него опять возникло подозрение, что эта девушка из тех, кто подлежал бы продаже в чужую волость, если бы князья подчинялись законам.
– И как это княгиня Юрьева не боится такую красоту рядом с собой держать! – с нарочитым безразличием обронил он. – Будь я Юрий, то рядом с тобой никакой бы жены не заметил.
В смятении пряча лицо, Прямислава попыталась отстраниться, и тогда он схватил ее за обе руки и горячо зашептал, склоняясь к ее голове, покрытой темным платком:
– Не бойся меня, поверь: все, что хочешь, для тебя сделаю! Ты мне только скажи, кто ты на самом деле, вольная или раба, чтобы я знал! Если ты Юрия раба, то забудь про него, не отдам, хоть пусть войной идет! Сам у княгини выкуплю, не продаст – украду, недаром же я половец! – Он усмехнулся. – Будешь со мной – никогда я тебя не обижу, и платок этот черный, ну его к лешему, одену тебя в паволоки и оксамиты, будешь у меня как княгиня сама!
– Пусти, пусти!
У Прямиславы кружилась голова от его шепота, от его теплых рук, от этих слов, в которых звучала подлинная страсть, с которой она никогда не сталкивалась и о которой никогда не слышала. Сердце сильно билось, дышать было трудно, а в душе смешались ужас от новизны и опасности этого положения и какая-то странная, желанная отрада!
Она с усилием высвободилась из его объятий, отошла, прижала руки к груди, глядя в его смуглое скуластое лицо. Такое непривычное, по первому впечатлению чуждое и некрасивое, это лицо, оживленное искренним чувством, уже не отпускало ее взгляда, хотелось смотреть в него без конца и слушать, слушать то, что он говорил… Но Прямислава не могла так сразу забыть все то, чему ее учили, и отдаться этому новому чувству, о котором никогда раньше не думала. Мысль о разводе с мужем была слишком нова, непривычна. Не верилось, что это на самом деле возможно, что грамота митрополита сможет избавить ее от связи с Юрием, установленной венчанием навсегда, до самой смерти! Она – мужняя жена, а значит, смертный грех ей и слушать такие слова, думать о другом мужчине…
Другой! Какой же он другой? Ведь Юрия она совсем не знала, даже не помнила толком его лица. Появись он сейчас поблизости, он-то и будет другой! А Ростислав – первый мужчина, который подошел к ней так близко, прикоснулся к ее руке, заставил ее сердце биться так часто…
– Что ты, Ростислав Володаревич? – еле слышно шептала она, словно умоляя не терзать ее ураганом этих чувств. – Грех… И тебе, и мне…
– Не бойся ничего! – Ростислав хотел опять взять ее за руку, но она попятилась, и он не стал настаивать. – Я ведь тоже княжьего рода, мне никто не указ, кроме батюшки.
– Говорю же тебе, я не раба!
– Ну и пусть! Хоть послушница, а хотя бы и черница! Из княжьего терема никакой церковный суд не достанет, не придет носы резать[11]…
Прямислава ахнула, повернулась и пустилась бежать в ту сторону, где, как ей казалось, должна быть опушка.
– Тьфу! – Ростислав плюнул в досаде на собственную глупость, так напугавшую девушку. – Да пошутил я! Не бойся!
Но она не слушала и неслась через лес к светлеющей опушке, как будто за ней гнался сам нечистый дух.
– А дружина-то на что! – с досадой и смехом кричал вслед Ростислав, видя, что ее не вернуть. – У меня дружина храбрая, отстоит наши носы как-нибудь!
Из леса они вернулись с заметным опозданием, но порознь (Ростислав даже еще помедлил у самой опушки и показался через некоторое время после того, как запыхавшаяся девушка скрылась в шатре). Его отроки только ухмылялись, а на Прямиславу Зорчиха обрушила целый град вопросов. Они-де с Крестей не хотели без нее уходить из леса, посылали Тешила ее искать, но тот, свиненок, больше всего озабоченный грибами, вернулся очень быстро и клялся, что «девка не пропадет». А особенно настаивать на поисках «девки» Зорчиха не решилась, а то как бы чего не подумали…
– И правильно! – шепотом, чтобы через войлочные стены их не услышали отдыхавшие по соседству отроки, набросилась на них обеих Прямислава. Бранить их за недогадливость ей было легче, чем самой отвечать на расспросы. – Где это видано, чтобы княгиня в лесу топталась и свою девку ждала? Что вы всё на меня оглядываетесь, без меня шагу ступить не смеете? – Она перешла на еле слышный шепот: – Крестя тут княгиня, пусть куда хочет, туда и идет, это я сейчас должна за ней бегать, не она за мной! Уразумели? Смотрите мне! Спрашивают тебя, тетеря, так ты отвечай, на меня не оглядывайся! – Бедной Кресте тоже досталось. – А то тебя спрашивают, чего княгиня покушать хочет, а ты на меня глаза таращишь! Чего тебе хочется, то и выбирай!
– Но я же не знаю, чего тебе хочется! – пробормотала несчастная Крестя, не представляя, как ей угодить.
