Исход этого непродолжительного боя решил Станислав Потоцкий, отбросивший быстрым и стремительным движением своего полка противника к центру поля, а затем, заставив его отступить по всему фронту.
Татары, сражавшиеся в этот день храбро и мужественно, потеряли по меньшей мере 1000 своих воинов, в том числе, много знатных мурз, среди них и верного друга Хмельницкого перекопского властителя Тугай-бея.
Около четырех часов дня татары возвратились в свое расположение, а поляки, потерявшие около 700 человек, отправились в лагерь. Военные действия прекратилось и обе стороны стали заниматься уборкой мертвых тел с поля сражения.
В польском лагере царило уныние. Тяжелые потери, понесенные от одной лишь татарской конницы, в то время, когда казацкая пехота и артиллерия даже еще не вступали в бой, посеяли уныние среди солдат. Король даже настаивал на том, чтобы ночью всеми силами ударить на казацкий табор, пока он не сформирован, но, в конечном итоге, военный совет убедил его не делать этого.
Крымский хан был разъярен и обвинял Хмельницкого в том, что тот обманул его, преуменьшив силу польско-литовского войска.
— Это по твоей вине, гетман, — говорил он в гневе, — погибло столько правоверных. Кто меня убеждал, что ляхи не смогут долго выдерживать натиск моих воинов? А ведь в сражение еще не участвовали ни Ярема, ни Потоцкий, ни Калиновский. Мы сражались сегодня с третьеразрядными военачальниками, а сколько потерь понесли! Что же будет завтра, когда в бой вступит Ярема?
— Повелителю правоверных известно, что Фортуна изменчива, — уклончиво отвечал Богдан. — Но ведь и ляхи сегодня потеряли много своих воинов. Они не могут похвастаться, что одержали победу, завтра битву начну я сам и брошу к твоим ногам скованного цепью Ярему.
Хан понемногу успокоился, но твердо заявил, что ожидает от гетмана победы, в противном случае татары не будут класть свои головы за казаков.
На следующий день в пятницу, густой туман окутал все поле. В 9-м часу утра он стал постепенно рассеиваться и король приказал войску выступать в поле, где оно в правильном строю расположилось на месте, удобном для битвы. Казаки в течении всей ночи были заняты переправой войска и табора через болото. С утра они показались на возвышенностях в огромном количестве и после того, как туман рассеялся, им открылся вид на польское войско, выстроившееся в боевом порядке. По воспоминаниям очевидцев, оно расположено было следующим образом: в середине стояла пехота, рейтары, артиллерия и гусарский королевский полк; на правом фланге: впереди каштелян краковский (гетман великий Николай Потоцкий) со своим полком, и маршал коронный (Юрий Любомирский); за ними в резерве полки: воеводы брацлавского (Станислава Лянцкоронского), хорунжия коронного (Александра Конецпольского) и подканцлера литовского (Льва Сапеги), а также поголовное дворянское ополчение — воеводств Великой Польши и Мазовии. На левом фланге сосредоточились полки: воеводы подольского (Станислава Потоцкого), воеводы черниговского (польного гетмана Мартина Калиновского), который и начальствовал этим флангом, воеводы брестского (Симона Щавинского), воеводы русского (князя Иеремии Вишневецкого), каштеляна черниговского (Яна Оджывольского) и старосты калусского (Замойского); в резерве за ними стояло дворянское ополчение воеводств: краковского, сандомирского, ленчицкого, серадзкого и других. Лагерь защищали наемная пехота и челядь.
Казацкое войско выстроилось, растянувшись на целую милю впереди своего табора, который казаки не успели до конца оборудовать, а левый фланг Хмельницкого прикрывала татарская конница.
Никто из противников не рисковал первым начать сражение. Казаки, передвинув табор на одну из возвышенностей, открыли оттуда артиллерийский огонь по позициям поляков, те в свою очередь, обстреливали из орудий темнеющие на расстоянии полумили от них казацкие ряды. Так продолжалось до трех часов пополудни.
Нерешительность и короля, и запорожского гетмана была вызвана не страхом, а трезвым расчетом. Оба полководца знали силу друг друга и отдавали должное противнику, памятуя о том, что войну редко ведут по заранее разработанному плану, чаще война сама выбирает пути и средства. Сейчас же при фактическом равенстве сил, невозможно было заранее предсказать исход битвы. Хан с татарами стоял в глубине поля, прикрывая левый фланг Хмельницкого, и, тем более, не имел желания первым открывать сражение.
Убедившись, что казаки не хотят начинать битву, король созвал на совет командиров, чьи хоругви находились поблизости, и стал выяснять их мнение по поводу того, что предпринять — начинать сражение или перенести его на следующий день ввиду скорого приближения сумерек. Победила точка зрения Иеремии Вишневецкого о том, чтобы атаковать противника немедленно. Король согласился и дал приказ к началу битвы. Хоругви Иеремии Вишневецкого и восемнадцать хоругвей кварцяного войска под звуки труб и грохот барабанов начали атаку. Едва заслышав сигнал к началу битвы с польской стороны, в наступление ринулась казацкая конница и пехота, оставив далеко позади левый фланг, где находились татары. Первыми атаковали поляков конные полки Богуна. Дорошенко и Серко, врубившись в передовые хоругви князя Иеремии, сзади их подпирала пехота Глуха, Воронченко, Пушкаря и других полковников. В поддержку князя Вишневецкого король послал ополчение краковского, сандомирского и других воеводств. В первые же минуты боя противники смешались друг с другом и поле боя стало затягивать пушечным и ружейным дымом. Стрельба велась с обеих сторон и порой даже непонятно было, по кому ведет огонь артиллерия.
Богун летел впереди на сером в яблоках коне, за полковником неслись в карьер тысячи всадников его полка. С ужасным грохотом столкнулась казацкая лава с крылатыми гусарами Вишневецкого и завязалась страшная битва, из которой выйти живыми было суждено очень немногим. В упоении боем Богун раздавал удары направо и налево, его шапка с малиновым верхом мелькала в самой гуще сражавшихся. Казаки не отставали от своего полковника, сабли в их руках сверкали серебряными молниями, разя то одного, то другого противника.
Полки Дорошенко и Серко сражались с польской конницей по обе стороны от Богуна и оба полковника в вихре боя, то сближались с ним, то разлетались далеко друг от друга. Серко, голый по пояс с двумя саблями в руках наводил ужас на противника, от его страшных ударов не один поляк свалился с коня, окрасив рубиновым цветом изумрудную зелень луга. Верныдуб, как обычно поотстав на полконского корпуса, прикрывал Дорошенко справа, зорко следя за тем, чтобы враг не подобрался к молодому полковнику с тыла.
