– Судя по ярлыкам на кошельках, у меня теперь не меньше двенадцати тысяч крон золотом, – рассуждал он сам с собой. – Дороги же кишмя кишат разбойниками, бродягами и прочим воровским отребьем. Мой конь устал, и, если на меня нападут, я вряд ли сумею спастись. Скоро уж ночь, а я даже не знаю, где мне придется заночевать. Что же делать? Если я буду возить это золото с собой, пока не отыщу своего господина, то подвергнусь большой опасности. Нет, я не могу рисковать. Поеду-ка лучше к Венсенскому отшельнику и вверю ему золото; пусть сохранит его до тех пор, пока я наверняка не узнаю, сколько требуется заплатить за моего господина и у кого он пленником.
Утвердившись в своем намерении, он без особого труда отыскал хижину пустынника Бернарда.
Старец ласково принял пажа и выслушал его рассказ, не перебивая. Эрмольд в точности изложил ему все, что случилось с тех пор, как он оставил своего господина, не утаив от него ни малейших деталей. С особенным жаром описал он свою встречу с Жоделлем и то, какие усилия предпринял, чтобы предупредить измену. Он с такой живостью изобразил отчаянье, овладевшее им, когда, приблизившись к высотам Мирабо, он увидел город и крепость во власти англичан, и был так простодушно искренен, что старец уже не осуждал его за медлительность, а посматривал на него с явной симпатией.
– И вы не встретили никого, кто избежал бы плена? – спросил отшельник участливо.
– Никого, кроме шута. Только ему посчастливилось спастись. Но стрела и его настигла, и он был так занят своей раной, что я не смог добиться от него ни одного путного слова. Когда же я стал упорствовать, Галон-простак завопил, как ненормальный, и, вскочив на коня, бросился прочь, да так быстро, что моя утомленная лошадь никак не могла догнать его. Тогда я отправился в Тур и за одну крону упросил клерка написать пару строк графу Овернскому, чтобы уведомить его, в каком положении находится мой господин. Я нисколько не сомневался, что благородный граф тотчас поспешит на помощь своему брату по оружию и, если понадобится, не поскупится и заплатит требуемый выкуп. Клянусь небом, он непременно сделал бы это, но… – юноша помедлил, подбирая слова, чтобы выразить как-нибудь помягче то, что он собирался сказать. – Но я нашел графа не совсем в том состоянии, в каком оставил, – выпалил он наконец.
– Я ничего не понял! Что ты хочешь этим сказать, юноша? Неужели достойный граф отказался помочь? Говори яснее!
– Увы, святой отец, разум больше не подчиняется ему. Я слышал от его оруженосцев, что это случилось с ним по возвращении из Касиньоля. Еще накануне вечером он был трезв и спокоен, как никогда, но, видимо, в замке короля произошло нечто такое, что окончательно выбило его из колеи, и он снова стал задумчив и мрачен, как это уже было с ним два или три года назад. Вернувшись домой, он не находил себе места от беспокойства, а наутро окончательно тронулся умом.
Пустынник молчал. Скрестив руки на груди и наморщив лоб, он стоял, погруженный в глубокие раздумья, и прошло минут, наверное, десять прежде, чем он ответил:
– Какое печальное стечение обстоятельств! Поистине, злой рок преследует храброго Кюсси. Подумать только!.. Он пленник, а его брат по оружию не в состоянии протянуть ему руку помощи… Но не отчаивайся, милый юноша, мы не оставим в беде твоего господина, и, если дело только в деньгах, мы отыщем нужные средства, чтобы заплатить выкуп. С божьей помощью мы найдем их…
– Они уже найдены, святой отец. Хотя благородный граф и потерял рассудок, но не забыл о дружбе с сиром Гюи: чувствуя себя не в состоянии доставить вынул лично, он дал мне, чем заплатить. У меня в карманах двенадцать тысяч крон золотом, и, опасаясь путешествовать с такой суммой, я попросил бы вас, святой отец, приберечь деньги до пори до времени. Я же отправлюсь в путь, чтобы переговорить с графом Саллисбюри. Он хоть и на стороне англичан, но был когда-то дружен с моим господином, и я надеюсь, что он подскажет мне, в чьих руках теперь сир Гюи де Кюсси. Завтра же утром, с восходом солнца, я брошусь на поиски своего хозяина и, клянусь, найду средство освободить его. Но знайте, если по истечении двух месяцев я не вернусь сюда, то это будет обозначать только одно: смерть от руки какого-нибудь бродяги все же настигла меня. Тогда, святой отец, явитесь к королю Филиппу и попросите его отдать выкуп за сира Гюи.
– Постой, добрый юноша, не горячись! Мне понятны твои намерения, но вряд ли такая спешка послужит на пользу дела, – сказал пустынник. – И вот тебе мой совет: отправляйся-ка лучше в Париж и отыщи там сира Франциска де Русси Монжу, начальника стражи; расскажи ему обо всем и попроси себе в помощь телохранителя. От этого будет двойная выгода: ты сможешь рассчитывать на успех своего предприятия, да и охранник, я думаю, не останется без награды.
Паж внял мудрому совету и, оставив себе на дорогу несколько золотых монет, остальные деньги отдал пустыннику. Он поблагодарил старца и, приняв благословение, отправился в путь.
В прежние времена на берегах Сены возвышалась огромная крепкая башня, составлявшая с наводной стороны одно из внешних укреплений города Руана. Давно уж она разрушена, но и беглого взгляда на эти руины достаточно, чтобы понять, что это было за место – место пыток и преступлений.
Недолгим было правление юного принца, всего-то несколько дней. Вскоре город вновь заняли англичане, и Артур Плантагенет вместе с Гюи де Кюсси были схвачены и заточены в башню, о которой мы и упомянули выше. Вот уже четыре месяца, как они находились здесь.
Мрачная обстановка отведенной им комнаты не располагала к веселью. Это была темная каморка площадью не больше десяти квадратных метров и высотой метра и два с половиной, сводчатый потолок которой поддерживался несколькими мощными колоннами. Тут не было ни одного окна, за исключением крошечного отверстия под потолком, пропускавшего слишком мало света, чтобы рассеять мрак и позволявшего лишь с трудом различать предметы.
У самой стены лежала связка свежей соломы, служившая де Кюсси постелью, а прямо напротив было устроено ложе для принца Артура. Это была настоящая постель, покрытая двумя коврами. Тут же стояли два стула – роскошь невиданная тогда в темницах – и небольшой деревянный столик на каменных немках.
За столом, подперев голову руками, сидел принц Артур. Было это в один из прекрасных февральских дней, и блестящий луч света, пробившись сквозь узкое оконце, освещал роскошную одежду и прекрасные белокурые волосы юноши, в беспорядке строившиеся по его щекам.
Чуть в стороне от него устроился де Кюсси. Он с явным сочувствием поглядывал на своего товарища по темнице, участь которого казалась ему тяжелее его собственной. В первые дни плена хитрый Иоанн вел себя с узниками вполне дружелюбно и даже ласково, но поступал он так отнюдь не по доброте душевной, а лишь потому, что Вильгельм Саллисбюри, лорд Пемброк да и другие влиятельные сеньоры, находившиеся при дворе, не потерпели бы грубости к пленнику королевской крови. Но очень скоро английский король нашел случай под разными предлогами удалить их от себя, и с того дня жизнь пленников круто изменилась.
