Так кончилось донесение Матьяса Обера. Бумага выпала из рук Рауля, когда он прочел последние строки. Какая роковая судьба послала ему вдруг двух страшных врагов, виконта и искательницу приключений? Зачем эта несчастная дуэль не освободила его, по крайней мере, хоть от одного врага?.. Рауль проклинал свою руку, за то, что она не нанесла более верного удара.
« Ах! Если б я это знал!» — думал он.
И, забыв, в каком месте он находится, он погрузился в мрачные и глубокие размышления. Матьяс Обер вдруг прервал их.
— Вы довольны моим трудом? — спросил он.
— Доволен, — отвечал Рауль.
— В таком случае, не забудьте же…
— Ваших пятнадцать луидоров?.. Вот вам двадцать.
— Имею честь благодарить вас, кавалер, вы настоящее солнце щедрости!..
Рауль встал и сделал несколько шагов, чтобы удалиться.
— Я более не буду вам нужен? — спросил Матьяс Обер.
Рауль колебался с минуту, потом продолжал:
— Может быть, еще понадобитесь.
В этот день, в первый раз после своей мнимой свадьбы, Рауль, вернувшись к Жанне, не мог изгладить со своего лица следов озабоченности, мучившей его. Смятение его мыслей было так велико, что он даже забыл переодеться в свое платье, оставленное в Комнате Магов, и явился к молодой женщине в том самом костюме, который надевал, отправляясь к Матьясу Оберу в кабак» Марса и Венеры «.
В первую минуту Жанна не узнала своего мужа в костюме, описанном нами выше. Потом, когда она уверилась, что это Рауль, а на это не потребовалось много времени, она начала расспрашивать его о причинах подобного превращения. В любом другом обстоятельстве Рауль первый посмеялся бы над своей рассеянностью и в несколько минут сочинил бы правдоподобную историю, чтобы объяснить переодевание, настоящую причину которого он хотел скрыть. Теперь же, находясь в тревожном расположении духа, огорченный и озабоченный, мучаясь настоящим, опасаясь за будущее, Рауль, застигнутый врасплох, не знал, что отвечать, и, чтобы выпутаться, упрекнул Жанну с некоторой горечью за ее нескромное любопытство.
— Но, друг мой, — возразила Жанна, — мне кажется, что между мужем и женой все должно быть общее; если я не должна иметь от вас секретов, вы также не должны иметь от меня никаких тайн…
— Напрасно вы так думаете, — сухо отвечал Рауль.
— Отчего?
— Муж не должен отдавать жене отчета в своих делах, и когда он считает нужным молчать, ей неприлично расспрашивать!
Жанна с удивлением взглянула на Рауля.
— Боже мой!.. — прошептала она. — Вы не говорили со мною таким образом несколько дней тому назад…
— Оттого, что несколько дней тому назад, — возразил Рауль, — вы не мучили меня вашим докучливым любопытством!..
— Стало быть, я вас мучаю? — вскричала молодая женщина.
— Да, и более, чем я могу выразить, — резко сказал Рауль.
Жанна не отвечала. Она закрыла лицо руками и начала молча плакать. Как горьки показались ей эти слезы, первые, которые заставил ее пролить любимый человек!
Рауль большими шагами ходил по комнате. Через минуту он взглянул на Жанну и, увидав прозрачные жемчужины, катившиеся по бледным щекам молодой женщины, он почувствовал живейшее раскаяние и упрекал себя за грубость. От сожаления в проступке до желания загладить его один только шаг. Рауль встал на колени перед Жанной, взял ее руку и сказал нежным голосом:
— Милое дитя, я огорчил вас невольно… Умоляю вас, простите мне, иначе я не прощу себе!..
Жанна подняла голову. Бледный румянец возвратился на ее щеки; она улыбалась сквозь слезы, как луч летнего солнца блещет сквозь последний туман дождя.
— Вы говорите, что огорчили меня, друг мой, — отвечала она. — Но уверяю вас, что я уже все забыла.
— Ах! — вскричал Рауль. — Вы прелестнее ангелов и так же добры, как и они!..
Потом, прижав молодую женщину к своему сердцу, он осушил губами последние следы слез, сиявших на ее свежем личике.
— Теперь, когда мир заключен, — продолжала Жанна с очаровательной улыбкой, — я хочу — пожалуйста, называйте меня дочерью Евы — повторить вам свой вопрос: зачем, милый Рауль, вы сегодня не в обычном своем платье? Зачем блестящий дворянин оделся в мещанский наряд?
— Все это очень просто, — отвечал Рауль, у которого было достаточно времени придумать отговорку. — Я уже говорил вам, милое дитя, что я, по несчастью, замешан в одной политической интриге и потому мое положение не совсем безопасно…
— Да, вы мне говорили об этом…
— Теперь вы, конечно, поймете, что я не имею никакой охоты погостить несколько недель в Бастилии, тем более, что разлука, которая будет следствием заточения, вероятно, не понравится и вам так же, как и мне…
— Боже мой, разумеется… — отвечала Жанна.
— Сегодня, — продолжал Рауль, — дела заставили меня быть в таких местах, где я мог встретить людей, которые меня знают; благоразумие требовало некоторых предосторожностей, и я не придумал ничего лучше, как одеться в костюм, простота которого не могла привлечь внимания…
— Вы поступили благоразумно! — отвечала молодая женщина. — Но зачем вы тотчас же не сказали мне этого?
— Я боялся испугать вас, сказав об угрожающей мне опасности.
— Неужели вы не знаете, — прошептала Жанна, — что я предпочту все беспокойства на свете ужасной для меня мысли — лишиться вашего сердца?
— Моя возлюбленная Жанна, моя обожаемая жена, — отвечал кавалер с жаром, — мое сердце принадлежит вам полностью и будет принадлежать вечно…
Примирение, как видно, было полное, и разговор продолжался в таком же буколическом роде.
Вечером у Рауля было назначено свидание с маркизом де Тианжем. Он оставил Жанну в гостиной и пошел в спальную переодеться в платье, приличное его званию.
Как только Рауль вышел, Жанна приметила довольно толстый пакет, лежавший на ковре на том самом месте, где стоял ее муж. Без всякого сомнения, эта бумага выпала из кармана Рауля. Жанна наклонилась и подняла ее, потом хотела раскрыть и пробежать глазами, но чувство деликатности остановило ее. Имела ли она право читать то, что очевидно не назначалось для нее, и не мог ли Рауль обвинить ее в нескромности, на этот раз уже не без основания? Жанна сделала шаг к спальной, чтобы отнести мужу искусительную бумагу, но ее удержало какое-то предчувствие. Она подумала, что любопытство жены относительно секретов мужа совершенно законно, и, охотно поддавшись влиянию этого рассуждения, с живостью развернула бумагу и прочла три первые строчки.
«Донесение, представленное кавалеру Раулю де ла Транблэ об особе, называющейся Антонией Верди«.
— А! дело идет о женщине! — вскричала Жанна, уязвленная в сердце ревнивым подозрением. — О женщине!
