Выйдя из Регеда, мы провели еще несколько более или менее похожих на настоящие сражения стычек, и множество мелких, вряд ли стоящих внимания. Серьезного сопротивления нам в этих краях не оказывали, все случавшиеся бои можно было скорее назвать пробными. А результат проб был отнюдь не в пользу тех, кто их делал. Мы уже основательно расчистили и взяли под свой контроль огромную территорию, а Гавейн успел сходить к Оркнейским островам, за что получил в народе быстро распространяющееся прозвище Принца Оркнейского, и сочтя дальнейшие маневры в том же направлении бесперспективными, отвел основной флот южнее, не предпринимая пока воинственных высадок в дикой Каледонии за разрушенным валом Антонина, отделявшим одно время романскую Британию от пиктов, прежде чем ей снова пришлось отхлынуть на юг, за надежную Стену Адриана. За вал Антонина мы намеревались совершить лишь один рейд, направленный не на завоевание, а на усмирение беспокойного соседа, с тем чтобы беспокойства от него было поменьше. Гавейн сошел на берег на подконтрольной нам территории и с небольшим отрядом подошел к назначенному месту встречи — к этой горе, оставив вместо себя во главе курсировавшего вдоль восточного берега флота Бедвира, которому было предписано не встревать в опасные авантюры, а больше вести наблюдение и, в случае обнаружения приближающейся большой массы кораблей неприятеля, немедленно сообщить об этом на берег и подойти к условленному месту, куда прибудет Гавейн с планом дальнейших действий. Увы, о прямой связи с флотом теперь пришлось забыть. Оставалось только уповать на здравый смысл Бедвира, благо, было на что. Гавейн был уверен, что самостоятельность пойдет ему только на пользу. В конце концов, не собирался же он тут весь свой век коротать, значит, чем скорее британцы освоят сами некоторые нововведения, тем лучше.
Вместе с Гавейном прибыл и Гарет, почти что в родных местах которого мы сейчас обретались. Ему уже успела поднадоесть однообразно-морская жизнь, да и для общего стратегического развития ему было бы очень неплохо поглядеть, что происходит на другом участке наших боевых действий. Хотя я шутя говорил Гавейну, что он просто забрал его из зоны риска, какой можно было считать теперь флот, оставленный Гавейном на произвол судьбы. Впрочем, это действительно была шутка. Каледония отнюдь не то место, где можно рассчитывать на тишину и спокойствие, и куда вообще стоит соваться без надобности.
Перемена в Гарете показалась мне почти невероятной. А ведь я не видел его какую-то пару недель. Наверное, я просто ухитрился забыть, как он выглядит. Мне померещилось, что он вымахал на целый фут и выглядел по своим летам чуть не театральным бывалым разбойником (до настоящего, конечно же, дело пока не дошло, просто все познается в сравнении — с прежним изнеженным и меланхоличным парнишкой, к которому я привык).
Увидев, как я взираю на Гарета с отвисшей челюстью, почему-то удивился Гавейн:
— Что, у парня выросли рога и копыта?
— Почти. Как же он вырос! Чем это ты его пичкал, что он так окреп и держится так уверенно? Морской капустой?
Гавейн покосился на меня еще подозрительнее.
— Да ладно, он почти таким и был уже в Саксонском порту, разве что еще загорел немного. Ты что, не заметил, как он менялся с каждым днем, после того как мы покинули Камелот?
— Признаться, нет…
— Смотрел бы ты дальше своего носа, Артур, хоть иногда, — весело хохотнул Гавейн.
— Да вот и смотрю, смотрю.
Гавейн кивнул.
— Благо, Кольгрим с Хельдриком временно не отвлекают.
— У меня еще и Бальдульф есть, — похвастался я. — И все равно, глянешь порой на человека, с небольшим даже перерывом, и попробуй потом узнай.
— А как же я? — поинтересовался Гавейн.
— Видно, как ты порой меняешься, я уже привык, так что, не так впечатляет.
— Точно, — сказал Гавейн. — Ты меня тоже совершенно не впечатляешь. А вот твоя армия… знаешь ли, покидая ее, я не думал, что при встрече с ней всерьез можно испугаться.
— Что-то я не припомню, чтобы тебе доводилось прежде навещать ее со стороны.
— И то правда, — легко согласился Гавейн.
И мы, рассмеявшись, обнялись, затем я обнял Гарета, здоровавшегося с потерявшим всякое разумение Кабалом, в то время как мы с Гавейном приветствовали друг друга, и повел их в центр нашего лагеря — по дороге мы вовсю обменивались новостями. В целом-то мы с Гавейном знали, что происходило друг у друга все это время, но больше чем в общих чертах таким образом не то что не сообщишь, а не стоит и пытаться, отвлекаясь на всякие несовременные игрушки. Все равно впечатление было такое, будто мы не виделись целый год.
— Так как тебе понравилось плавание, Гарет? — полюбопытствовал я.
— Век не забуду, — с чувством сказал Гарет, от его интонации мы здорово развеселились. Гарет не оскорбился, именно на этот эффект он и рассчитывал. — Честно говоря, я жутко рад, что снова на суше! — Кабал тоже, несомненно, был рад — мы спотыкались о него по очереди с утомительной периодичностью, но поскольку никто ничего против не имел, а Гарет всегда питал к «адскому псу» позволительную детскую слабость, гнать его в шею мы не стали.
— Вот так вот, да? — с наигранной обидой переспросил Гавейн. — Кругом одни сухопутные крысы!
— А Бедвир? — напомнил Гарет.
— А когда ты его видел в последний раз? — уныло возразил Гавейн. — Не скажешь же ты мне, что он находится где-то «кругом», или, откровенно говоря, «поблизости»?
Гарет признал, что поблизости, в таком случае, действительно в основном одни сухопутные крысы.
— И погода непривычно сухая и ясная, — согласился я с ехидным сочувствием, — но не все потеряно, Гавейн, думаю, по дороге мы еще найдем для тебя где-нибудь подходящее болото.
Гарет тихо взвизгнул от радости.
— Не пойдет! — патетично воскликнул Гавейн. — Я требую злых штормов и морских чудищ, а не какие-то жалкие подделки!
Немногим позже вместо обещанного болота мы, в компании также и Кея, вскарабкались на пресловутый Артуров трон, обозревая окрестности, сверяя карты и даже пытаясь с Гаретом на пару сочинить письмо Моргейзе, которое не сразу привело бы ее в буйство. Лот отсутствовал, направившись к себе домой, пользуясь близостью дома, и о прибытии Гарета пока не знал.
— А может, не будем пока ничего писать? — с беспокойством спросил Гарет, за последние пять минут, посвященные упорному сочинительству, порастерявший весь свой недавно обретенный разбойничий лоск. — Сходим сперва в Каледонию, а то мало ли что…
Действительно, «мало ли что», так что писать временно передумали. И я на некоторое время занялся обновлением своей карты, с уточнениями, о которых мне рассказывал Гарет, с некоторыми поправками Гавейна.
