— Они будут молчать. Поверь мне, центурион, вы ничего от них не добьетесь.
— Может быть. — Гортензий пожал плечами. — А может быть, и добьемся. У нас есть мастера развязывать языки.
— У ваших мастеров тоже ничего не получится.
— Не будь так уверен.
— Говорю же тебе, из них не выжмут ни слова. Лучше расправиться с ними на месте. Раскромсать на части, как поступили они, а головы насадить на колья и оставить здесь, в назидание остальным.
— Мысль недурная, — согласился Гортензий. — Это у многих отбило бы всяческое желание совершать подобные вещи, однако приказ есть приказ. Всех друидов, которые попадутся нам в руки, мне строго-настрого велено переправлять в легион. Кроме того, легату они нужны целыми, потому что имеется шанс обменять их на римлян, томящихся у дуротригов в плену. Прости, но тут уж ничего не поделать. Как говорится, обстоятельства сильней нас.
Диомед вдруг надвинулся на Гортензия. Тот в удивлении поднял брови, но искаженное яростью лицо грека отнюдь не заставило старого воина дрогнуть или хотя бы несколько отстраниться.
— Разреши мне наказать их, — еле слышно процедил Диомед сквозь крепко сжатые зубы. — Я не могу жить, пока эти монстры продолжают дышать. Они должны умереть, центурион. Я просто обязан их уничтожить.
— Нет. Будь добр, успокойся.
Катон видел, что губы у Диомеда дрожат, а в глазах полыхают отчаяние и ярость. Гортензий, напротив, смотрел спокойно, без какого-либо намека на недовольство. Неуважительное поведение собеседника, похоже, и впрямь ничуть не задевало его.
— Я надеюсь, центурион, ты не доживешь до того дня, когда тебе волей-неволей придется пожалеть о своем решении.
— Уверен, что нет.
Губы грека раздвинула саркастическая улыбка.
— Сомнительный подбор слов. Будем надеяться, что у богов не возникнет искушения воспользоваться твоей беззаботностью.
— Боги поступят, как им угодно.
Старый вояка еще раз пожал плечами и повернулся к Катону.
— Возвращайся к своей центурии, оптион. Скажи Макрону, чтобы тот велел своим парням спешно готовиться к маршу.
— После завтрака, командир?
Гортензий ткнул пальцем в грудь юноши.
— Разве я говорил что-нибудь о каком-либо хреновом завтраке? Говорил или нет?
— Никак нет, командир.
— То-то же. Так вот, я хочу, чтобы когорта построилась за воротами, как только полностью взойдет солнце.
— Есть, командир.
Катон отсалютовал и поспешил к своим бойцам, а когда невзначай оглянулся, увидел, что Гортензий и грек все еще что-то между собой обсуждают.
— Вот и ты, оптион! — ухмыльнулся, поднимаясь, Фигул, у ног которого мягко вилась в холодном утреннем воздухе тонкая струйка дыма. — А тут как раз и костер занялся. Правда, пришлось-таки с ним повозиться.
— Брось это, — отрезал Катон. — Мы выступаем.
— А как же завтрак?
У Катона возникло искушение отчитать новобранца точно так же, как только что отчитали его самого, но это было бы слишком несправедливым по отношению к совсем зеленому пареньку, который к тому же пусть и с трудом, но ухитрился выполнить поручение.
— Прости, Фигул. Никакого завтрака не будет. Погаси огонь и собирай свои вещи.
— Погасить огонь?
На лице Фигула появилось обиженное выражение. Он надул щеки, совсем как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку.
— Погасить огонь?
Катон вздохнул и носком сапога нагреб холмик снега на кучку тлеющих прутьев. Крохотный язычок пламени ответил на то плевком пара и с недовольным шипением умер.
— Ну вот. А теперь шевелись, солдат.
Когда Катон вернулся к развалинам, где ночевала Шестая, Макрон уже сидел на своем ложе. Он кивнул, выслушав сообщение, потом с утробным ворчанием расправил плечи и гаркнул:
— Эй вы, бездельники. Живо на ноги, недоноски! Мы выступаем!
Тихий гул жалобных стонов рябью прошел по руинам.
— А что насчет завтрака? — спросил робко кто-то.
— Завтрака? Какой еще, на хрен, завтрак? — раздраженно буркнул Макрон. — Сказано же — выступаем!
Легионеры принялись подниматься, неохотно облачаясь в доспехи, Макрон топтался вокруг, подбадривая самых неторопливых пинками. Катон пробрался к своим вещам, уложил их в мешок, натянул кольчугу и уже опоясывался мечом, когда подбежал запыхавшийся вестовой.
— Где Макрон? — спросил он.
— Центурион Макрон там, где ему и положено быть.
Катон рукой указал направление. Вестовой молча развернулся на каблуках.
— Стой! — крикнул Катон.
Он терпеть не мог, когда рядовые других центурий позволяли себе игнорировать его звание, очевидно считая, что он слишком молод для каких-то там церемоний.
Легионер остановился, потом нехотя повернулся лицом к оптиону и вытянулся.
— Так-то лучше, — кивнул Катон. — В другой раз обращайся ко мне как положено. Понял?
— Так точно, оптион.
— Хорошо. Свободен.
Вестовой скрылся среди развалин, а Катон продолжил сборы. Некоторое время спустя гонец снова пронесся мимо него, направляясь обратно к воротам, следом за ним шел Макрон.
— Что стряслось, командир?
— Этот хренов осел Диомед. Представь себе, он сбежал.
Катон неуверенно улыбнулся, пытаясь понять, в чем соль шутки. Ну куда мог сбежать Диомед? И, главное дело, зачем? Ведь лишь под защитой когорты сейчас можно чувствовать себя в безопасности в этом суровом краю.
— И это еще не все, — продолжил угрюмо Макрон. — Этот долбаный грек ухитрился оглушить часового, сторожившего наших друидов, выпотрошил пленных и исчез.
— Хм. Зрелище не из приятных, — пробормотал центурион Гортензий. — Этот поганец потрудился на славу.
Черные одеяния недвижно лежащих на снегу друидов были задраны, обнажая голые вспоротые животы, возле которых в лужах крови плавали клубки поблескивавших кишок. К горлу Катона подступил ком, и он отвернулся. Гортензий между тем продолжал:
— Стыд и позор: натворил дел и пропал! Куда годится наша караульная служба? Ну ничего, этот грек мне еще попадется. Я покажу ему, как убивать чужих пленных, не заплатив хоть каких-нибудь отступных.
Прочие командиры ворчливо выразили свое одобрение. Любви к друидам никто не испытывал, но пленники, каких можно продать, в ходе завоевания острова доставались римским подразделениям нелегко, попадались нечасто, и терять их вот так, за фу-фу, было непозволительным расточительством. Если Диомед снова объявится, Гортензию, конечно же, следует стрясти с него жирный куш.
