Корабль остался точно по присказке, без руля и без ветрил. Люди потеряли последнюю возможность влиять хоть на что-то. Именно это и было самым страшным. Даже воду нельзя было вычерпать. Помпу еще не изобрели, а кожаными ведрами много не вычерпываешь. К тому же через открытый люк все равно натечет больше, чем ты выльешь.
Вода в трюме все прибывала. Стоило кому-то ступить на свободные от мешков места, как нога погружалась в воду по лодыжку.
– Это хорошо, – сказал капитан по данному поводу. – Чем тяжелее корабль, тем он устойчивее. Плохо будет, когда воды наберется совсем много. Тогда мы пойдем ко дну.
Даже напиться до забытья и то ни у кого не получилось. Вино закончилось во всех кувшинах. Людям оставалось только молиться.
Теперь их судьбы всецело находились в руках богов или природных стихий. Это в зависимости от того, кто во что верил.
Потом Артем оказался рядом с Ацухимэ… Или это она оказалась рядом с ним?
У них вышел какой-то странный разговор.
– У меня грязные волосы. – Она усмехнулась, опустила голову и потрясла черными волосами. – Хочу помыть. Неприятно умирать с грязной головой.
– Никто не умрет, – попытался ободрить ее Артем.
– Ты ее любишь? – вдруг спросила дочь самурая.
– Кого?
– Омицу. У нее будет твой ребенок.
– Давай поговорим об этом потом.
– Мы не выберемся из этого моря. Не будет никакого «потом».
– Будет.
– Не будет. Я жалею, что не сказала тебе раньше, хотя раньше я не могла… Когда мы с тобой странствовали вдвоем, это были лучшие дни в моей жизни. Тогда я верила, что хочу служить императору, сейчас думаю, что лучшей участью было бы быть с тобой. Теперь рядом с тобой Омицу. В Ямато ты не смог взять ее в жены, но если бы мы дошли до твоей страны? Ты бы назвал ее своей женой?
– Не знаю, – честно признался Артем.
– Я же вижу, что твоя любовь к ней – всего лишь привязанность и забота о матери твоего ребенка. Но эта не та любовь, о которой пишут стихи и песни. Я не встану между вами, если мы выживем, но всегда буду любить тебя.
Он что-то ответил ей, но уже не помнил, что именно. Артем вообще не был уверен в том, что весь этот разговор не причудился ему в безумстве этого грохота и тряски. Запросто могло и причудиться. А потом джонку закрутило-завертело еще сильнее, хотя, казалось бы, сильнее было и некуда. В памяти Артема не осталось ничего от тех бесконечных часов. Только качка, тошнота, полутьма и вода, сочащаяся сверху…
Потом до него донеслись слова капитана, прозвучавшие откуда-то из дальнего далека:
– Ветер стихает.
Даже если он на самом деле это сказал, то Артем не мог ему поверить, потому что все продолжалось, потому что стихнуть это не могло никогда. Но капитан оказался прав. Шторм затихал, хотя делал он это очень и очень долго, очень уж постепенно.
Потом под ногами людей раздался протяжный треск, и корабль на секунду замер. Потом его еще долго толкало вперед, и еще долго трещал корпус снизу и сбоку. Потом в джонку хлынула вода.
Люди бросились наверх. Очутившись на палубе, они совсем рядом увидели берег.
«Вот будет цирк, если окажется, что нас выкинуло обратно на пиратский остров», – с нескрываемым оптимизмом вдруг подумал Артем.
Была ночь. Над головой еще неслись черные рваные тучи, еще задувал ветер, волны били в борт корабля, севшего на мель. Но небо не пронзали молнии, не лил дождь, да и ветер по сравнению с тем, что мотал их по морям, казался смешным, детским, ничтожным.
Люди повалились на палубу и все как один заснули мертвым сном, потому что они не спали очень и очень долго. Как потом сказал капитан Гао, их мотало по волнам около двух суток.
На берег они выбрались только утром, когда их разбудило солнце.
Часть вторая
Город мертвых
Глава девятая
Унесенные бурей
Артему даже не верилось, что совсем недавно все вокруг бушевало, сверкало и ревело. Сейчас перед ним тишайшей лазурной простыней с белыми прострочками барашков раскинулось то самое море, которое вздымалось и швыряло его туда-сюда, как последнюю тлю. И небо тоже… Вот куда, скажите, там все подевалось? Ведь ни облачка нигде, как ни пялься, хоть все глаза прогляди, а горизонт на море просматривается до самого края мирового блина. Затишье установилось такое, будто никаких ветров на свете отродясь не было и никогда не будет. И вообще… Глядя на всю окружающую лепоту, Артем даже подумал: а не приснился ли ему тот жуткий ночной кошмар, не почудился ли?
Не почудился. Убедиться в этом было легче легкого, достаточно повернуть голову и глянуть на останки купеческой джонки. Унылое зрелище, надо вам доложить. Джонка самым безрадостным и безнадежным образом лежала на боку в полосе прибоя, без мачт, парусов, руля и надстройки. Она мало походила на корабль, способный плыть через моря, зияла пробоинами, полученными от столкновения с прибрежными камнями, по которым ее славно потаскало. Артем понял, что в полевых условиях отремонтировать ее никак не удастся, хоть ты тресни.
Артем сейчас испытывал глубочайшую благодарность к этой джонке, почти как к живому существу, за их спасение, за то, что она как-то умудрилась выкарабкаться из этого кошмара. Сегодня ему открылось, отчего моряки так сентиментально, зачастую до смешного, относятся к своим кораблям.
Штормовое море повыкидывало на свои берега много всякой дряни. Когда оно успокоилось и отступило, на песке осталась широкая полоса, состоящая из всякого мусора. Тут был тростник, водоросли, раковины, мертвые рыбы, плавник, то бишь дерево, белое от морской соли. На морском берегу лежали даже целые деревья, вырванные с корнем, и обломки погибших кораблей. Наверное, во всем этом можно было найти что-то интересное и полезное, если основательно покопаться, но никому из людей, потерпевших крушение, такое не пришло в голову. Моряки занялись другими делами. Они набрали тростника и сучьев, уже высушенных солнцем, и развели костер, чтобы просушить на нем одежду и приготовить еду из сохранившихся запасов, не попорченных морской водой.
«Хотя одежду можно и не сушить, – подумал Артем. – Высохнет и так, на теле. Сейчас уже тепло, градусов шестнадцать, а солнце еще не в зените. Если так пойдет, то к полудню может раскочегариться и до двадцати с лишним. Осень, даже поздняя, в этих широтах чрезмерной суровостью не отличается. Кстати, неплохо было бы прояснить, а что это, собственно, за широты такие? Помотало нас знатно. За время, проведенное в штормовом море, джонку могло отнести на многие сотни километров от островов Рюкю, причем что в одну, что в другую сторону. Будь я хоть трижды просоленный морской волк, все равно в той круговерти и свистопляске не смог бы определить, в какую сторону света нас несет безбашенный шторм».
