Он помедлил, словно на краю лестницы, с которой высоко падать. Затем кивнул.
— Доверьте все приготовления мне и забудьте о брате Старки. Я появлюсь самое позднее через два дня.
Ей потребовалось время, чтобы понять: произнося эти слова, он соглашается на ее просьбу. Она хотела заговорить, но не смогла найти слов. Тангейзер поднялся со скамейки и поклонился с исключительной галантностью. Он указал на дом.
— А сейчас, если это возможно, я хотел бы взглянуть на магический кристалл девушки. На ее волшебное стекло.
Карла встала.
— Мы еще не поговорили об оплате.
Он колебался, словно бы уже назначил цену, но она казалась ему чрезмерно высокой.
— Если я доставлю вас и вашего сына с Мальты живыми и невредимыми, я попрошу вас выйти за меня замуж, — сказал он.
Карла застыла. Ей показалось, она неправильно поняла его.
— Замуж?
Он казался сконфуженным.
— Обвенчаться. Заключить таинство брака. Стать моей женой и так далее.
Какой-то миг все в ней дрожало. Спящие импульсы зашевелились где-то глубоко в животе. Ее покачнуло, как от внезапно пришедшего опьянения. Она почувствовала, как его рука легла ей на плечо. Посмотрела на него. Его глаза были такими ясными, что в них невозможно было прочесть что-либо. Она не знала, что отражается у нее на лице, но он воспринял это как некую разновидность страха.
— Подобная просьба — конечно же, верх нахальства, — сказал он. — Однако мною движет не порочность и тем более не алчность. Даже слабый аромат благородного происхождения, который придаст мне подобный союз, окажется неоценим для моих дел. Цена, которую я запросил, высока. Учитывая разницу в нашем общественном положении, даже возмутительна. Но и риск, которому я подвергну себя по вашей просьбе, тоже немалый. Разумеется, мы сможем заключить контракт, у меня не будет прав на ваше состояние и на ваши доходы, на которые я и не покушаюсь. Более того, даю вам слово чести, что я ни в коем случае не воспользуюсь без спросу теми правами, которые получу в результате нашего соглашения.
Радость от собственной наивной фантазии испарилась. Это деловое соглашение, ничего больше. Они так же далеки друг от друга по характеру, и по положению тоже, как только могут быть далеки два человека. У нее нет права думать о нем плохо. К тому же она никогда не ставила мужчин особенно высоко. В обмен на то, что он обещает, цена совсем невелика. Но все равно что-то внутри ее, то, что начало возрождаться к жизни в этот последний час, увяло. Она старалась, чтобы голос ее звучал твердо, и слышала, что он звучит холодно.
— Вы неправильно понимаете суть благородного звания, — произнесла она. — Женитьба сама по себе дает только видимость обладания титулом, не больше.
— Но я смогу на законных основаниях называться графом, требовать, чтобы ко мне обращались «ваша светлость» или «мой господин» и выказывали прочие знаки почтения?
— Вне всякого сомнения.
— Тогда видимость тоже кое-чего стоит. Не важно, пусть будет одна лишь видимость, меня это вполне устроит.
— Отлично, — сказала она. — Мой титул один раз уже продавали. По крайней мере, на этот раз я сделаю это по собственному желанию.
— Значит, мы заключили сделку?
— Нужно позвать адвоката, чтобы подписать контракт?
— Пока что будет довольно простого рукопожатия.
Он протянул руку. Рука была большая и грубая, с мозолями от меча на ладони. Она в ответ протянула свою руку, но он попятился.
— Могу я сделать небольшое дополнение к нашему соглашению? — Его глаза хитро поблескивали.
Обаяние, которое умел источать этот человек, просто приводило в бешенство.
— Вы можете попробовать, — ответила она.
— Когда мы вернемся, вы снова сыграете мне на вашей виоле да гамба.
Волна смятенных чувств нахлынула на нее.
— Зачем вы делаете это со мной?
— Потому что я считаю, что сделка справедлива и будет в высшей степени полезна для моих торговых дел.
— Вы можете не верить в мою интуицию, — сказала она, — но я чувствую, что за вашим согласием кроются какие-то более глубокие мотивы, чем просто забота о коммерческом предприятии.
Тангейзер рассматривал ее, как показалось, несколько минут, хотя, наверное, это были всего лишь секунды. Он вроде бы подсчитывал, какую часть себя может показать ей, а она чувствовала, что в самом потаенном уголке его личности лежит горе, глубокое, вечное, как и ее собственное. Может быть, даже более глубокое. Если бы он заключил ее в объятия, она не стала бы возражать.
— Однажды я видел мать, которая сражалась, защищая своего ребенка, — сказал Тангейзер.
— И это все?
— Та мать потерпела поражение, — добавил он.
Карла ждала. Но Тангейзер больше не сказал ничего.
Он улыбнулся, обнажив неровные зубы. Протянул руку. Карла протянула свою, он пожал ей руку, и внезапная дрожь пробежала по ее коже.
Как жаль, подумала она, что они не скрепили сделку поцелуем.
* * *
Вторник, 15 мая 1565 года
Дорога на Мессину — «Оракул»
Тангейзер ехал через холмы, окрашенные закатным солнцем в золотые и фиолетовые тона. Женщины с виллы Салиба загнали его, как гончие загоняют оленя, однако он был им благодарен.
Ампаро была просто находкой. Ее сексуальность, о которой она, кажется, не подозревала, не давала покоя его голове и некоторым другим частям тела. Ее магический кристалл оказался настоящим чудом. Большинство таких волшебных стекол были шарами из чистого хрусталя. У Грубениуса имелось зеркало из полированного обсидиана. У Ампаро же была какая-то хитрая оптическая штуковина, явно сконструированная совсем недавно, но она с гениальностью гадателя, который сам прокладывает дорогу к знаниям, нашла ей применение более возвышенное. Это была медная трубка с глазком наверху, внизу же размещались два тонких тройных колесика со спицами, тоже из меди, которые вращались вокруг шпинделя, в одной плоскости, но независимо друг от друга. Между спицами каждого колеса были вставлены замысловатые пластины из кусочков цветного стекла. Внутри полой трубки были закреплены две тонкие зеркальные полоски, расположенные под углом в тридцать градусов друг к другу.
На первый взгляд колесики казались темными, но в солнечном свете или в свете свечи оказывалось, что они разноцветные, и, если раскрутить их пальцем, разные цвета, вращаясь, создавали удивительные комбинации, ошеломительные для глаза. Небольшой поворот любого из колесиков менял окончательный цвет. Тангейзер считал, что с изменением скорости их вращения, а также скорости их вращения относительно друг друга само время расчленяется на бесконечно малые частицы. Более того, общий характер видения зависел от источника освещения: чем ближе к пламени свечи, тем ослепительнее краски. Дым от свечи, яркость солнечного света, плотность воздуха в данный момент — все эти составляющие, меняясь сами, меняли картину изменяющегося мира. И когда колеса останавливались и рукой случая слагалось определенное сочетание цветов, на миг возникал кусочек, вырванный из полотна вечности. Короче говоря, внутри этого «магического кристалла» была заключена модель космоса, уменьшенная копия могучего потока, самой судьбы.
