— Должно быть, это очень важные дела, что вы рискуете ради них показываться в Петербурге, где вас подстерегают!
— Положим, в Петербурге я показываюсь в чужом виде, и даже вы не узнали меня на катке, а в своем виде я появился сегодня только ради вас!
— И не побоялись мне открыться?
— Как видите, нисколько.
— Ну а если я предательница?
— Полноте, какие пустяки!
— Ну, конечно, пустяки! — согласилась Рузя, и они замолчали.
В это время в грот вбежала впопыхах еще одна пара и остановилась, ослепленная темнотой, явно не видя сидевших в нише Чигиринского и Рузю. Затем они сняли свои полумаски и наспех поцеловались.
На освещенном пространстве входа в грот ясно обрисовывались их профили, и Чигиринский узнал в молодом человеке кого-то, как будто виденного им раньше. Ему что-то очень знакомое напомнил этот профиль. Но где он видел его? А что он его видел, было несомненно, и притом при каких-то не совсем обычных обстоятельствах.
Поцеловавшиеся заговорили шепотом быстро-быстро.
— Послушай, я не могу так! — сказал он. — Мы точно у кого-то воруем наше счастье и должны искать случайных темных закоулков, тогда как я имею полную возможность прийти и сделать тебе предложение! Скажи, пожалуйста, чем я не жених?
— Погоди! — ответила она. — Только не сейчас, не теперь! Дай улечься этой истории со сватовством Зубова.
— Так это правда? Тебя хотят выдать за Зубова?
— Не меня выдать хотят, а его женить на мне. «Князь Манвелов! » — вспомнил Чигиринский, узнав наконец молодого ротмистра Конного полка, который был в карауле дежурным в Зимнем дворце, когда он проник туда, чтобы положить на печку в караульном помещении документы о масонах.
— Если так, то я вызову Зубова на дуэль! — решил Манвелов. — Поссорюсь с ним и вызову!
— Постой, погоди, глупый!.. Зачем такие крайние меры? Успеем еще! А пока надо подождать… только ведь подождать! Из этого сватовства ничего не выйдет, я тебе говорю. Его нечего бояться! Разве пока нам нехорошо так? — И собеседница князя, охватив его шею руками, притянула к себе, и они снова поцеловались.
Поцелуй был такой долгий, захватывающий, что Чигиринский как-то бессознательно поднял руки и обнял Рузю, увлекшись примером. Он коснулся ее щеки губами, но сделал это так тихо и осторожно, что влюбленные в гроте, к тому же увлеченные самими собой, ничего не заметили. Рузя отстранилась, сопротивляясь, но, боясь обнаружить себя, не сделала резкого движения. Чигиринский прижал ее крепче.
Наконец влюбленные разошлись, торопясь на люди, чтобы не было заметно их отсутствие из зала. Они надели свои полумаски и убежали.
Рузя тоже вырвалась.
— Это ни на что не похоже! — сказала она, притворяясь сердитой. — Пользоваться безвыходным положением! Вас бы за это следовало оставить здесь одного в наказание!
Чигиринский сидел, опустив голову, и очень виновато, но вместе с тем блаженно улыбался во весь рот.
— Ну, надевайте вашу маску, — скомандовала Ру-зя, — и пойдемте бродить по залам! Здесь, в гроте, с вами оставаться опасно.
Он послушно надел маску. Рузя протянула ему руку.
— Когда же мы увидимся? — спросила она.
— Чем скорее, тем лучше! Завтра?
— Завтра? Но где?
— Хотя бы на катке. Кто нам там помешает увидеться?
— Вы будете переодеты?
— Зачем? Я явлюсь в обычном виде. Никто на меня не обратит внимания.
— Нет, ни за что! Я этого не хочу и не допущу! Нет, уж оставим лучше до следующего маскарада! Следующий маскарад через три дня у Яковлева, там будет весь город. Наденьте опять сегодняшний костюм и приезжайте туда. Мы там будем без дяди, а сегодня он тут и мешает мне. Но обойдемте залы и расстанемся, а то могут обратить внимание.
Они пошли, и когда попали в большой зал, там играли краковяк, и пары, притопывая, танцевали с увлечением.
— Вот маленькая графиня Кутайсова со своим кавалером! — показала Рузя на Коломбину и Пьеро, которых они видели в гроге.
Те танцевали с большим увлечением.
— А разве это графиня Кутайсова? — спросил Чигиринский.
— Да, это дочь всесильного теперь Кутайсова. Он вышел из камердинеров императора в графы, а теперь делает в Петербурге погоду. А ее кавалера я не знаю.
— Это конногвардейский офицер князь Манвелов. Его я знаю! — сказал Чигиринский.
Они стояли в первом ряду образовавшегося вокруг танцующих круга, и Рузя, разговаривая, помимо своей воли стала притопывать в такт. Чигиринский взял ее за талию, и они пошли танцевать, весело отдаваясь ритму музыки.
Когда кончился танец, они расстались еще не скоро. Им казалось, что они прошли один только раз по комнатам, а на самом деле они гуляли и разговаривали так долго, что Рикс, одетый в старинный красный бархатный жупан польского магната, найдя голубой атласный костюм племянницы, стал присматриваться, с кем это она в паре, стараясь угадать, кто этот одетый ей под стать голубой поляк, с которым она не расстается весь вечер. Рузя заметила, что дядя следит, и, сказав о том Чигиринскому, простилась с ним и направилась прямо к Риксу.
— Дядя, — сказала она, — поедем домой, скучно!
— Скучно, потому что ты ходила все с каким-то одним. Ты знаешь, кто этот поляк, гулявший с тобой?
Рузя увидела, что дядя не спускал с нее взора весь вечер, и, чтобы избежать дальнейших расспросов и каких бы то ни было подозрений, решила солгать, чтобы успокоить старика.
— Не знаю! — ответила она. — Но мне кажется, что это господин Крамер…
Она знала, что благоговевший к Крамеру дядя будет очень рад, что она ходила с ним.
— А разве господин Крамер должен был быть на маскараде?
— Отчего же ему не быть тут! — ответила, стараясь быть как можно наивнее, Рузя. — Запретить это ему никто не может! Впрочем, наверное я не ручаюсь, но кажется мне, что это был он. По крайней мере, я не могла от него отделаться.
— Зачем же тебе было отделываться, если это действительно был господин Крамер? Ну, хорошо, теперь я его поддразню — так прямо и скажу, что мне все известно, что он был на маскараде.
И, нахмурившись было, Рикс развеселился и рассмеялся добродушным, поощрительным смехом.
VIII
В дом Зубова Крамер переехал по настоянию самого князя Платона и Ольги Александровны Жеребцовой.
Дом был небольшой, но вместительный. Крамеру отвели две отдельные комнаты — спальню и кабинет, где он мог, когда хотел, уединиться.
Он не вошел в жизнь князя Зубова как свой или близкий человек и отделил свое существование от распорядка, установленного у князя. Являлся он к нему каждый раз по приглашению, только когда его звали, и настоял на том, чтобы обыкновенно ему подавали завтрак и обед, когда он был дома, в его комнату. Когда же ему приходилось бывать у Зубова, он приходил к нему со шляпой в руках, как человек, только что приехавший, а не свой, домашний.
