— Так вот, — продолжал Август, — сегодня я убедился в том, что усыновленный мною Агриппа Постум был осужден несправедливо. Кое-что еще нуждается в проверке, но в общем все уже ясно...
Он тяжело вздохнул, и в его старческих усталых глазах блеснула слезинка.
— Но я не верю, — вдруг визгливо вскрикнул он, — я не могу поверить, чтобы эта женщина, та, с которой мы прожили столько лет...
Теперь он обращался уже не к Сабину, а к Фабию, словно возвращаясь к какому-то прежнему разговору.
— Она неспособна на это. Просто произошла ошибка, — все повторял несчастный старик.
Сидящий в углу человек издал какой-то звук, похожий на тихий свисток. Это вернуло цезаря к действительности. Он резко повернул голову:
— А тебя пока никто не спрашивает, — заметил он с легким укором. — Ты уже рассказал все, что мог, и теперь моя очередь принимать решения. Не бойся, во второй раз я не ошибусь.
Неизвестный промолчал.
— Ладно, — вздохнул Август. — С моей женой я разберусь сам. Теперь поговорим о другом.
Он снова посмотрел на Сабина.
— Итак, трибун. Ты заслужил награду. Чего ты хочешь?
«Чтобы меня оставили в покое», — чуть не брякнул Сабин, но вовремя сдержался.
— Мой долг — служить Отечеству и тебе, цезарь, — отчеканил он по-солдатски.
— Отлично. — Август слегка улыбнулся. — Ладно, я еще подумаю, как отблагодарить тебя. А что касается службы — да, думаю, она мне понадобится.
Сабин стоял молча. Что ж, все не так плохо. Цезарь, похоже, принял ту сторону, на которой невольно очутился и сам трибун. И теперь его может ждать головокружительная карьера. Честолюбие начало брать в нем верх над скепсисом.
— Теперь — первое, что ты можешь для меня сделать, — продолжал Август. — Подойди сюда.
Сабин приблизился к столу.
Цезарь достал и развернул лист пергамента и ткнул в него скрюченный артритом палец.
— Это — мое завещание. Новое завещание, которое я составил только что. В первом, которое хранится в храме Аполлона в Риме, сказано, что после меня должен наследовать мой приемный сын Тиберий Клавдий Нерон. Теперь я изменил свою волю. Главным наследником назван Марк Агриппа Постум, и лишь потом власть могут принять Тиберий и Германик.
«Вот бы порадовался трибун Кассий Херея, — подумал Сабин. — Интересно, как он там?»
— Я хочу, — говорил дальше цезарь, — чтобы ты засвидетельствовал мою подпись на этом документе. Закон требует, чтобы было два свидетеля. Фабий уже подписал.
Сабин невольно бросил взгляд на человека в углу. А этот, что, не может?
Цезарь заметил движение головы трибуна и правильно истолковал его.
— Нет, — покачал он головой. — Этот человек не может подписывать официальные документы. Он раб.
«Раб? — удивился Сабин. — Хорошую компанию выбрал себе повелитель Империи».
— Да, — повторил Август. — Раб. Клемент...
Он повернулся к человеку в углу, и тот вдруг медленно убрал с головы капюшон плаща.
На Сабина смотрел молодой мужчина с грубоватым, словно вытесанным из гранита, лицом, широким выступающим подбородком, короткими темными жесткими волосами, крупным носом и большими черными глазами. Его кожа была смуглой и словно обветренной.
"Где я видел это лицо? — подумал трибун. — Это, или очень похожее... "
В следующую секунду он вспомнил. Когда он был еще мальчишкой, в доме его отца стоял бюст человека, которого покойный родитель очень уважал, — бюст непобедимого полководца Марка Випсания Агриппы, отца Постума. Однако, такое сходство...
— Да, — сказал Август, заметив, что Сабин с изумлением смотрит на человека в плаще. — Клемент — бывший раб Агриппы, он на два года старше. Они росли вместе в доме Випсания.
«Ну, ясно, — подумал Сабин. — Видимо, прославленный полководец одерживал победы не только на полях сражений. Впрочем, не такая уж необычная для Рима вещь, если господин затащит в свою постель смазливую рабыню из домашней прислуги. А потом получаются дети, весьма похожие на отцов. Таков и этот Клемент».
— Вижу, ты понял, в чем дело, — сказал Август. — Да, Постум и Клемент очень привязаны друг к другу, и я взял его с собой сегодня, чтобы он повидал своего хозяина, а хозяин его. Так я хоть чем-то смог порадовать своего приемного сына. Он пока вынужден был остаться на острове — я должен подготовиться к его официальной реабилитации. Ну, а потом...
Цезарь прикрыл глаза и покачал головой.
— Клемент ценный свидетель, — сказал он. — И еще очень нам пригодится, я думаю.
Сабин отвел глаза от лица раба и посмотрел на Августа.
— Итак, — произнес цезарь, подталкивая к нему пергамент. — Согласен ли ты по доброй воле и в соответствии с законами Рима подписать этот документ?
— Согласен, — ответил Сабин и поставил под текстом свою подпись.
Сам текст он даже не пытался прочесть, заметил только подпись Фабия Максима.
— Спасибо, — сказал Август и спрятал пергамент. — Теперь — второе.
Он снова полез в карман и извлек восковые таблички.
— Это письмо к Тиберию, — пояснил он. — Я хочу, чтобы ты доставил его в Рим как можно скорее. Тут я написал ему об изменившейся ситуации. Надеюсь, он поймет меня. Тиберий — честный человек, хотя его замкнутость и нелюдимость...
Цезарь прервал, не желая, видимо, посвящать посторонних в свои семейные дела.
— В общем, ты доставишь ему письмо и посмотришь, как он отреагирует. Сам я выезжаю через несколько дней и скоро буду в столице. Тиберий должен отправиться в Далмацию и принять командование Данувийской армией. Я обещал проводить его до Неаполя и сделаю это. А потом мы займемся судьбой Постума... Жаль, Германика не будет рядом — на границе неспокойно, и я не могу оставить Рейнский корпус без командующего.
Август снова замолчал.
— Ладно, — продолжал он после паузы. — Твое дело — отвезти письмо. А Фабий займется завещанием. Пока я не хочу его обнародовать, еще будет возможность. На всякий случай, знай — Фабий должен оставить его в храме Весты на попечение старшей весталки. В нужный момент мы огласим мою волю сенату и народу. Я уверен, что все будет хорошо.
«Будем надеяться, — подумал Сабин. — Но, судя по всему, твоя супруга не из тех, которые легко сдаются».
— Хорошо, — устало вздохнул цезарь. — Можешь теперь идти. И не беспокойся, награду ты получишь достойную.
Сабин отсалютовал и вышел. Фабий закрыл за ним дверь.
На палубе трибуна ждал Корникс.
— Господин, — оказал он тревожно, — пока вы там сидели в каюте, мне показалось, что этот проклятый грек все время крутился рядом и пытался подслушать. Может, прижать его немного?
— Не стоит, — зевнул Сабин и пренебрежительно махнул рукой. — Это жалкая корабельная крыса, недостойная внимания. Давай лучше вздремнем, пока есть время.
