— Смерть, месса или Бастилия! — прицеливаясь в короля Наваррского, крикнул он.
— Государь! Неужели вы убьете меня, своего брата? Генрих Наваррский, с его несравненной силой духа, являвшейся одним из его самых лучших душевных качеств, воздержался от прямого ответа на вопрос Карла IX: отрицательный ответ, вне всякого сомнения, повлек бы за собой гибель.
Как это бывает, тотчас же вслед за пароксизмом ярости началась реакция: Карл IX не повторил вопроса, который он только что задал королю Наваррскому; после минутного колебания, когда он только глухо хрипел, он повернулся к открытому окну и прицелился в человека, бежавшего по набережной на противоположном берегу реки.
— Должен же и я кого-нибудь убить! — крикнул Карл IX, бледный как смерть, с налитыми кровью глазами.
Он выстрелил и уложил бежавшего на месте.
Генрих вскрикнул.
Карл IX в страшном возбуждении начал безостановочно перезаряжать свою аркебузу и стрелять, радостно вскрикивая при каждом удачном выстреле.
«Я погиб, — подумал король Наваррский, — как только ему не в кого будет стрелять, он убьет меня».
Вдруг сзади раздался голос:
— Ну как? Свершилось?
Это была Екатерина Медичи, которая вошла неслышно, под гром последнего выстрела.
— Нет, тысяча чертей! — заорал Карл IX, швыряя на пол аркебузу. — Нет! Упрямец не хочет!..
Екатерина не ответила. Она медленно перевела взгляд на Генриха Наваррского, стоявшего так же неподвижно, как одна из фигур на стенном ковре, к которому он прислонился. Потом Екатерина снова посмотрела на Карла, как будто спрашивая взглядом: «Тогда почему же он жив?».
— Он жив… Он жив… — заговорил Карл IX, он прекрасно понял ее взгляд и без колебаний ответил на него:
— Он жив потому, что он мой родственник.
Екатерина усмехнулась.
Генрих заметил ее усмешку и понял, что ему надо бороться прежде всего с Екатериной.
— Сударыня, я отлично понимаю, что все это — дело ваших рук, а не моего шурина Карла, — сказал он, — это вам пришла в голову мысль заманить меня в ловушку; это вы задумали сделать из вашей дочери приманку, чтобы погубить нас всех, и это вы разлучили меня с моей женой, чтобы избавить ее от неприятного зрелища и чтобы она не видела, как меня убьют у нее на глазах…
— Да, но этого не будет! — раздался чей-то прерывистый и страстный голос, который Генрих мгновенно узнал и который заставил Карла IX вздрогнуть от неожиданности, а Екатерину от ярости.
— Маргарита! — воскликнул Генрих.
— Марго! — сказал Карл IX.
— Дочь! — прошептала Екатерина.
— Ваше величество, — обратилась Маргарита к Генриху, — вы обвиняете и меня, и вы правы и не правы; правы, ибо я действительно оказалась орудием гибели всех вас; не правы, ибо я не знала, что вас ждет гибель. Сама я, сударь, жива только благодаря случайности или, быть может, забывчивости моей матери. Но как только я узнала, что вам грозит опасность, я тотчас вспомнила о моем долге. А долг жены — разделять судьбу мужа. Изгонят вас — я пойду в изгнание; посадят в тюрьму — я пойду за вами; убьют — я приму смерть.
Она протянула руку Генриху, и он сжал ее если не с любовью, то с благодарностью.
— Бедняжка Марго! Ты лучше бы уговорила его стать католиком, — сказал Карл IX.
— Государь, поверьте мне, — со свойственным ей чувством собственного достоинства ответила Маргарита, — ради вас самих не требуйте подлости от члена вашей королевской семьи.
Екатерина многозначительно взглянула на Карла.
— Брат! — воскликнула Маргарита, которая поняла страшную мимику Екатерины так же хорошо, как и Карл IX. — Вспомните, что вы сами дали мне его в супруги!
Карл IX, под действием повелительного взгляда матери, с одной стороны, и умоляюще глядевших на него глаз Маргариты, с другой, некоторое время пребывал в нерешительности, но в конце концов Ормузд взял верх над Ариманом[10].
— Сударыня, — сказал он на ухо Екатерине, — Марго права: ведь Анрио — мой зять.
— Да, — ответила сыну, тоже на ухо. Екатерина, — Да… Ну, а если бы он не был зятем?
Глава 1
БОЯРЫШНИК НА КЛАДБИЩЕ НЕВИННО УБИЕННЫХ
Вернувшись к себе, Маргарита тщетно пыталась разгадать, что сказала на ухо Карлу IX Екатерина Медичи и почему на этом сразу прекратился чудовищный спор о жизни и смерти короля Наваррского.
Все утро Маргарита ухаживала за Ла Молем и отгадывала загадку, которую ум ее не мог постигнуть.
Король Наваррский остался в Лувре пленником. Преследование гугенотов достигло апогея. За ужасной ночью наступил день еще более чудовищных избиений. Колокола не ударили в набат, а вызванивали «Те Deum»[11], но радостные звуки меди, раздававшиеся над пожарами и убийствами, казались при свете солнца еще тоскливее, чем похоронный звон в темноте предшествующей ночи. Кроме того, произошло небывалое событие: в эту ночь боярышник, обычно расцветающий весной, а в июне теряющий свой душистый наряд, расцвел снова, и католики, увидев в этом чудо, решили сделать его всеобщим достоянием и, сделав Бога своим сообщником, устроили процессию с крестами и хоругвями к Кладбищу невинно убиенных, где внезапно расцвел боярышник. Это как бы небесное благословение резни удвоило рвение убийц. И в то время, когда каждая улица, каждая площадь, каждый перекресток, когда весь город превращались в арену убийств, Лувр уже стал братской могилой всех протестантов, оказавшихся там в момент сигнала; в живых остались только король Наваррский, принц Конде и Ла Моль.
За Ла Моля Маргарита была спокойна: раны его, как она и сказала, были тяжелыми, но не смертельными, и теперь ее тревожило только одно: как спасти жизнь мужу, все еще остававшемуся под угрозой. Несомненно, первым овладевшим ею чувством было естественное сострадание к человеку, которому, как сказал сам Беарнец, она совсем недавно поклялась если и не в любви, то в дружбе. Но вслед за этим в сердце ее проникло и другое чувство — не столь бескорыстное.
Маргарита была честолюбива; Маргарита была почти уверена, что, выйдя замуж за Генриха Бурбона, станет королевой Наваррской. Хотя, с одной стороны, король Французский, а с другой — король Испанский отрывали от Наварры кусок за куском и в конце концов сократили ее территорию до половины, она могла при том условии, что Генрих Бурбон оправдает надежды и выкажет мужество, которое он обнаруживал в тех редких случаях, когда ему приходилось обнажать шпагу, стать настоящей королевой, приняв в свое подданство французских гугенотов. Своим развитым и тонким умом Маргарита все это предусмотрела и приняла в соображение. Теряя Генриха, она теряла не только мужа, но и трон.
