— Эти люди убили твоего отца, — напомнил он.
— Сабиней не убивал…
Услышав имя заклятого врага, Приск едва не завопил от ярости, но все же сдержался.
— Сабиней? Твоего мужа зовут Сабиней? — Он шипел, как раскаленая печка, в которую сыпанули снега.
— Ну да, Сабиней, он в большой чести у царя, хотя и простой комат.
Она вдруг замолчала. Приск тоже молчал, только стискивал кулаки.
— А что делаешь здесь ты, Гай? Я слышала, где-то неподалеку держат римских пленников…
— Да, это как раз обо мне, — зло отозвался Приск.
— Ты попал в плен… Но ты же такой…
— Сильный? — Приск горько усмехнулся. — Я сопровождал римского посла, Децебал приказал нас схватить. А тебе приказал — выйти за Сабинея?
— Нет, нет, меня никто не неволил, я теперь свободная. Теперь не неволил… — Болезненная гримаса исказила юное личико, и Флорис отмахнулась рукой, будто отгоняла тягостные воспоминания о первых днях плена. — Я сама… сама решила, что выйду за Сабинея. Сабиней — он хороший.
— Флорис! — окликнула ее одна из женщин. — Пошли!
Она торопливо повернулась, собираясь идти, потом вновь глянула на Приска.
— Ты еще придешь? Приходи непременно, — попросил центурион.
Какой-то проблеск, пусть и очень слабый, надежда на помощь… Освобождение?
— Я попробую… — прошептала Флорис. Потом вдруг отломала проволочку, на которой крепилась к ожерелью одна из монет, и быстрым жестом вложила ее в ладонь Приску.
— Это же золото, — шепнул он.
— У царя таких монет полно. Но он ими никогда не расплачивается. Просто хранит.
— Только не говори Сабинею, что мы в родстве, ни за что не говори, — успел прошептать на прощание центурион.
Она едва заметно кивнула и торопливо пошла за остальными женщинами, поправляя плащ.
«Проболтается, непременно проболтается…» — решил Приск.
Надежды, что из-за сомнительного родства Сабиней станет ему помогать, не было никакой. Напротив, это могло лишь осложнить положение центуриона.
История Флорис походила на сотни и тысячи подобных в здешних местах. Похищенная даками, униженная и изнасилованная, она могла попасть на север на рудники, ублажать какого-нибудь смотрителя шахты, а потом, состарившись и подурнев, спускалась бы все ниже — от помощников, писцов и учетчиков до простых рудничных рабочих. Флорис очень даже повезло, что попала она сюда, в Сармизегетузу. Возможность сделаться женой Сабинея для пленницы — счастливый удел.
На другой день, когда за ним никто не наблюдал, Приск внимательно разглядел подаренную Флорис монету. Была она золотой, но странной чеканки — на одной стороне изображен был римский консул, два ликтора шествовали впереди и позади него. Подписано же было — «Козон» греческими буквами. Какое отношение Козон имел к римскому консулу и этой, возможно, римской монете, центурион не ведал. Подле имени Козон слева виднелась латинская буква «В» и еще одна — какая — не разобрать. На другой стороне изображен был орел, сидящий на скипетре. В одной из лап гордая птица сжимала венок. Приск еще раз внимательно оглядел монету. Или все же здешняя чеканка?
Центурион хотел показать Лонгину монету, но потом передумал. Он и про встречу с Флорис ничего не сказал.
Посему изумился, когда легат спросил его вечером:
— Значит, отыскал девицу…
Приск молчал, ожидая, что последует дальше.
— Ты давно искал свояченицу по имени Флорис, — напомнил легат о первой их встрече. — А сегодня одну женщину так окликнули ее спутницы. Именно ту, с которой ты достаточно долго беседовал.
Ну да, конечно, сидя на террасе, легат отлично их видел, хотя и не слышал разговор.
— Долго? — переспросил ошарашенный Приск, пытаясь сообразить, не подверг ли он Флорис опасности.
— Она сможет нам помочь? — продолжил свой допрос легат.
— Не знаю… ей скоро рожать.
— Не так уж и скоро — месяца через два, судя по тому, как она ходит.
Приск вдруг разозлился. Право же, легат сам потребовал, чтобы они залезли в эту дурацкую ловушку, а теперь хочет использовать несчастную девчонку, которую они, солдаты Рима, не защитили от унижений и плена.
— Рисковать ее жизнью не буду, — заявил Приск.
— И не надо. Но кое-что она для нас может сделать, не так ли? — Что-то вкрадчивое, липкое, обволакивающее появилось в голосе Лонгина, и Приск отвернулся, чтобы скрыть гримасу отвращения. Он не хотел втягивать Флорис в опасное предприятие, но понимал, что вынужден будет это сделать. Без ее помощи, хотя бы минимальной, им отсюда не выбраться.
— Говорят, женщины у даков отчаяннее мужчин, — принялся рассуждать тем временем Асклепий. — Что у даков, что у роксоланов, ни одна не выйдет замуж, прежде чем не убьет какого-нибудь мужчину из врагов. Спросить надо будет милую Флорис — кого убила она, дака или римлянина, кто теперь ей за врага?
— Старые басни, — фыркнул Приск. — Наверняка такого обычая давно уже нет, канул в Лету.
— А вот и есть, — засмеялся Асклепий, — нарочно спрашивал у здешних. Говорят, зимой собираются несколько ватаг да оправляются либо к языгам, либо в Паннонию, либо в Мезию — нарочно искать девкам поживу — чтоб отведали они крови. Говорят, после этого у здешних амазонок рождаются смелые воины. Право же стоит узнать — так ли свободны в нравах дакийские девицы, как у фракийцев на юге: те могут до свадьбы жить с кем пожелают и только после свадьбы честь свою строго блюдут.
— Тебе даки яйца не отрезали за весь твой интерес? — поинтересовался Приск.
— Вроде как на месте, — похлопал себя по низу живота Асклепий. — Вот только житья спокойного не дают. Ты бы попросил своего приятеля-дака, чтобы прислал нам парочку девок на забаву.
После того как Лонгин пошел на поправку, вольноотпущенник сделался необыкновенно нагл и развязен, как будто опасность уже миновала, и единственным их спасителем был именно он, Асклепий.
Центурион же пока не видел из сложившейся ситуации никакого выхода.
* * *
Вскоре Лонгин смог более или менее самостоятельно передвигаться по дому и даже начал устраивать небольшие прогулки. Охранники следили за ним вполглаза — куда может удрать изувеченный болезнью немолодой человек в этих местах да еще зимой? Лицо легата, еще недавно гладкое, румяное, теперь посерело, полнота сохранилась, но из плотной, здоровой сделалась отечной, стариковски-дряхлой.
— Ты посчитал, сколько человек живет за восточными воротами? — спросил Лонгин у Приска во время очередной прогулки, которая для легата заключалась в нескольких шагах близ дома — при этом легат непременно опирался на палку и на руку молодого центуриона.
