— Ну держись, проклятый! — хрипел Хатажуков. — Отправлю я тебя вслед за родителем! На дно Тэрча!
— Так, значит, это ты убил моего отца?! — догадался наконец Канболет.
— И тебя убью! — тяжело дыша, крикнул князь. — И твой панцирь тебя не спасет!
— Эй, Мухамед! — вдруг заверещал Алигоко из-за горящей арбы. — На нем нет панциря! Куда он его дел?!
С новой силой всколыхнулась в душе Канболета хлесткая волна ненависти.
Но она не ослепляла юношу, не опьяняла и не выводила из равновесия, на что, вероятно, рассчитывал Хатажуков, с беззастенчивой наглостью признаваясь в своем преступлении.
— Не-ет, ты меня не убьешь, — тихо загремел спокойный бас Канболета. — И никого ты больше не убьешь. Сам сейчас будешь убит! — и в голосе Тузарова было такое невозмутимое хладнокровие, словно для него не составляло никакой разницы: вести ли неторопливую беседу или биться в жестоком поединке.
«Этот разъяренный буйвол не уступает мне в силе, — думал Канболет. — И страха нет в его глазах. Одно только бешенство. Вот оно-то его и погубит…»
— Держись, паршивый щенок!! — бесновался Хатажуков.
— Держусь, держусь! — насмешливо отвечал юноша.
Хамиша и Нартшу тоже сумели сократить численность врагов и теперь против каждого из них оставалось по одному противнику, не считая вшиголового храбреца, непонятно чего выжидавшего под прикрытием горящей арбы. Он держал в руке заряженный пистолет, направляя ствол в сторону вихрем кружившихся Канболета и Хатажукова. Было похоже, что князю очень хотелось увидеть, чем закончится эта схватка, а уж потом выстрелить.
Мухамед ничего не мог сделать с тузаровским сыном и это приводило его во все большую ярость. Впервые князь почувствовал смертельную опасность, а затем совершил ту единственную оплошность, которую, как охотник в засаде, подстерегал Канболет. Этот взмах княжеской сабли был с самого начала неверным. Канболет увидел, что удар рассчитан на обязательное столкновение с его клинком, и если в последний момент сделать обманное движение, то лезвие хатажуковской сабли лишь рассечет воздух. Канболет поднял, как и полагается, навстречу свою саблю, но перед самым столкновением ловко убрал ее из-под удара, сделал быстрый короткий взмах и сплеча рубанул по княжескому шлему. Мухамед неестественно выпрямился в седле и замер. Глаза его вылезли из орбит и сразу стали бессмысленными и тусклыми. Канболет нанес еще один сокрушительный удар — шлем треснул, глаза бешеного пши залились кровью.
Алигоко прицелился получше — теперь он дождался своего часа, но тут лошади, впряженные в арбу, на которой разгорелся настоящий костер, в панике рванули и понеслись, не разбирая дороги, к обрыву. Конь Шогенукова испуганно шарахнулся в сторону, грянул выстрел — и пуля взвилась в ночное небо. Нартшу в это время выбил из седла тяжело раненного противника и бросился на помощь другу, но было поздно. В грудь Хамиши уже вошло острие клинка. Нартшу сцепился с последним дружинником из княжеской свиты, а Канболет не спеша направил коня к Шогенукову.
И тогда хитрый и неглупый князь сделал то, что можно было объяснить лишь припадком отчаянной трусости. Он с криком развернул лошадь и ударился в постыдное бегство. И поскакал он не в сторону тузаровского дома, где еще оставалось десять всадников, а прямо к броду (видно, помутился изворотливый ум Вшиголового). Канболет стал преследовать врага.
Не надо было Шогенукову так торопить и нахлестывать коня, пока тот по брюхо в воде переходил реку. На другой берег бедное животное выбралось совсем обессиленным, и Канболет нагнал князя на самой опушке леса.
Уже рассеивался предрассветный сумрак, и Канболет увидел, как остановивший измученного коня Алигоко пытается трясущимися руками разомкнуть на себе какой-то блестящий пояс. Тузаров вложил саблю в ножны, взял плеть и резко хлестнул ею по бледной шакальей морде князя. Алигоко взвизгнул и запрокинул голову, закрывая лицо руками. Его блестящий пояс с тихим мелодичным звоном распрямился в стальную полосу и упал на землю.
— Ах, вот оно что… — пробормотал Канболет, проворно нагнулся и, не слезая с коня, поднял старинный дамасский клинок. — Вот каким оружием владела эта подлая и трусливая гадина!
— Не убивай меня! — крикнул Шогенуков. — Это ведь не я убил твоего отца и не я поджег дом, а младший Хатажуков! Он хотел найти панцирь.
— А ты, конечно, ни в чем не виноват? — горько усмехнулся Канболет, сгибая в кольцо тонкую драгоценную саблю.
— Нет такой вины, за которую князя можно убить! — Лиловый рубец, пересекавший его левую щеку, сочился кровью.
— Если бы ты не оказался таким жалким трусом, я бы не посмотрел на то, что жизнь князя считается неприкосновенной, и поступил бы с тобой так же, как и с твоим кровожадным сообщником. А теперь проверим, хорошо ли будет служить мне эта арабская сталь.
Канболет сорвал шапку с головы Алигоко и подбросил ее вверх; дамасский клинок тоненько свистнул, и наземь упали две половинки щегольского головного убора донельзя посрамленного князя.
Шогенуков глухо застонал, будто получил новый удар плетью.
— А теперь убирайся вон! — рявкнул Канболет. — Поторопись, пока я не передумал!
Долго уговаривать Вшиголового не пришлось — он тронул коня и скоро исчез в лесу.
Канболет вернулся к реке и стал вглядываться в тот берег, начавший слегка проступать сквозь легкую пелену предутреннего тумана, плывущего над водой.
Он еще надеялся, что Нартшу уцелел и, возможно, переходит сейчас через реку. И в самом деле — он услышал чей-то голос, обрадовался, но тотчас же понял свою ошибку. Канболет увидел силуэты девяти верховых: каждый вел за собой в поводу одну, а то и две лошади, навьюченные каким-то грузом.
— Здорово дрался этот последний их парень, — сказал один из всадников.
— Да все они, малокабардинцы, дерутся сильно, — ответил ему другой. — Хорошо, что мы с арбы весь этот хабыр-чабыр перегрузили на лошадей.
— Снесло бы ее течением и опрокинуло, — сказал третий.
— Воды в Тэрче прибавилось, — заметил кто-то еще. — Наверное, ночью прошли дожди в верховьях.
Остатки княжеского отряда приближались. Каждое слово ясно и отчетливо разносилось над тихой рекой. Канболет отъехал чуть ниже по берегу и укрылся за облепиховыми зарослями.
— Надо бы князя догнать…
— Догони зайца в лесу!
— Больше я не служака Вшиголовому, — решительно заявил кто-то из уорков.
— Я тоже хочу перейти к другому князю… Сыт на всю жизнь сегодняшними зверствами!
Всадники вступили на берег и, не задерживаясь и не оглядываясь, начали быстро удаляться от реки.
