— Нет, нет! — За Алексея ответил Воронько, правильно оценив обстановку. — Он меня два дня как тянет: зайдем к начхозу и зайдем! Я уж думал: отчего бы такая любовь?
— Ой ли! — с сомнением сказал Фельцер.
— Провалиться мне! — Воронько ясными глазами смотрел на начхоза. — Хочешь перекрещусь?
— Он перекрестится! Подумаешь, большое дело перекреститься этому безбожнику! А ну, покажи сапоги! — Фельцер потащил Алексея к свету. Ай-яй, вот это товар! Вот это богатство!
И действительно, новые сапоги Алексея были просто загляденье: остроносые, на удлиненном каблуке, с голенищами, сделанными «по-генеральски»: они передавали форму ноги и имели косой срез наверху.
Налюбовавшись сапогами и неоднократно напомнив, что если бы не он, так век Алексею не носить такой царской обуви, начхоз опросил:
— Ну, теперь говорите честно, что вам от меня надо?
— Штатскую одежонку, — прямо сказал Воронько, решив, что дипломатическая часть переговоров закончена. Он коротко объяснил ситуацию.
Фельцер выслушал его с видом философа, которого уже нельзя удивить человеческим несовершенством, вздохнул и раскрыл свою одежную сокровищницу.
Надо прямо сказать: сокровищ там не было. Два — три изношенных пиджака, несколько латаных-перелатаных брючишек, немного грязного белья да крестьянский армяк, удушливо пахнущий кислиной, — вот и все, что Фельцер мог предложить.
— Не жирно, — заметил Воронько.
— Смотрите, он еще недоволен! — возмутился начхоз. — Берите, что есть, или дайте покой, у меня и без вас хватает дела!
В конце концов Алексей выбрал черный пиджак и желтую, в крапинку, рубаху. Воронько — широченный сюртук с оторванной полой, полосатые брюки, а также черный приказчичий картуз. Расписавшись в получении вещей и поблагодарив Фельцера они расстались.
Воронько собирался осмотреть дом, где Крученый укрывал Соловых. Телеграфист адреса не знал и даже не мог толком объяснить, где этот дом находится, потому что Крученый приводил его туда только ночью. Воронько решил вывести Соловых в город: пусть ищет дорогу по памяти.
Алексей пошел домой. Там он переоделся. Вместо диагоналевых галифе и новых сапог натянул свои старые солдатские штаны и едва живые опорки. Рубаха была ему маловата, но пиджак пришелся впору. На голову он надел висевшую в сенях линялую, с изломанным козырьком фуражку, принадлежавшую когда-то покойному Федюшкину отцу, за спину закинул пустой вещевой мешок. Теперь он мог сойти за кого угодно, но только не за чекиста, а это-то как раз и требовалось. Во внутренний карман пиджака он опустил браунинг.
Люська, Федина сестра, увидев его, всплеснула руками:
— Леша, ты что это?! Ой, батюшки, и не узнать совсем!
Он приложил палец к губам и подмигнул девушке, довольный произведенным впечатлением.
Приближался четвертый час пополудни. Было душно, и город, точно добела раскаленный солнцем, сонно притих.
Из пустынных в этот знойный час центральных улиц Алексей попал в еще более тихие улочки городской окраины. Волоча ноги, точно без определенной цели, он шел по Маркасовскому переулку, поглядывая на номера домов. Домишки здесь были маленькие, одноэтажные, окруженные садами и огородами. Козленок щипал траву на дорожной обочине. Черноликие подсолнухи свесили головы за невысокими заборами. Воробьи ковырялись в сухих коровьих лепешках. Знакомая картина. Все здесь было проникнуто безмятежным провинциальным покоем, который, казалось, не способны возмутить никакие революции…
Вот и дом номер пять. Такой же, как и другие, беленький, аккуратный. Окна не заперты, а только прикрыты от солнца голубыми ставнями. Одна ставня приоткрылась, видны чисто промытые стекла и белая кружевная занавеска. За домом большой двор.
Останавливаться и разглядывать было рискованно, Алексей медленно прошел дальше. Никакого определенного плана у него не было. Если бы из дома кто-нибудь вышел, можно было бы попытаться завести разговор, например опросить, нет ли работы. Но так как этого не случилось, задерживаться здесь не следовало. Он, возможно, так и ушел бы ни с чем, если бы на помощь ему не пришел случай…
Следующий дом был угловым. Его окружал глинобитный забор, усаженный острыми бутылочными осколками. У широких ворот не хватало одной створки, и, проходя мимо, Алексей увидел во дворе молодую женщину в рваной старушечьей кофте. Покраснев от натуги, она старалась поднять вторую створку, лежавшую на земле.
Он заскочил во двор и, прежде чем женщина успела возразить, легко поставил тяжелую створку на попа.
— Фу-ты! — вздохнула женщина, удивленно разглядывая его. — Спасибочко!
— Не на чем. Дальше чего?
— Ничего не надо, я сама!
— Дальше чего, опрашиваю?
— Да вот, навесить хотела…
Он приподнял створку, протащил несколько шагов и прислонил к стойке ворота.
— «Навесить хотела»! — насмешливо сказал он. — Тут для мужика потная работенка, не то что для тебя, А зачем снимала?
— Да разве ж это я! Их еще при Деникине поломали. А мужика нет, починить некому, вот и взялась. Нынче много лихого народу ходит, без ворот никак невозможно. Я и досточек раздобыла по случаю.
Алексей постучал кулаком по прибитым ею доскам—они легко отошли от поперечного бревна.
— Починила, — покачал он головой. — Одно название, что ворота. Ну-ка, дай топор…
На женщину подействовала его уверенная повадка и грубовато-снисходительный тон. Она протянула ему топор, виновато бормоча:
— Привычки-то нет. Нелегкое все-таки дело…
Алексей выпрямил гвозди, погнутые ее неумелыми руками, и заново приколотил доски. Потом навесил створку. Пришлось положить камень под один конец створки, а затем, приподняв другой край и держа его на весу, попасть ржавой петлей на стерженек. Алексей взмок, пока ему это удалось.
Хозяйка суетилась вокруг, пыталась помогать, и из ее отрывочных восклицаний Алексей узнал, что муж ее вот уже два года воюет и что она живет с трехлетним ребенком и полоумной старухой свекровью. Работая, Алексей осмотрел все вокруг и понял, что лучшего места для наблюдения за живущей по соседству Дунаевой ему не найти. Ее двор, отделенный плетнем, был виден отсюда как на ладони: позади чистенького, свежевыбеленного дома стоял сарай с навесом для сена, а за ним находился такой обширный огород, что кончался он у другого дома, выходящего в соседний переулок. Ни заборчика, ни канавки, разделявших участки, Алексей не видел.
Наконец ворота были навешены, и Алексей отер лоб.
— Вот и вся недолга. Теперь тут как в турецкой крепости. А петли можно смазать, чтоб не скрипели.
