Но тут Михайла Иванович на правах старшего гостя чинно поклонился, та в ответ, после чего он, заложив руки за спину, облобызал толстушку и сделал шаг в сторону, а девушка повернулась ко мне. Продолжая недоумевать, я повторил все в точности как и князь – губы ее были нежными и теплыми, а пахло от нее почему-то парным молоком.
«Кормилица, – догадался я. – Неужто Маша заболела? Или так положено – после родов сколько-то времени нельзя появляться на людях?» М-да-а, загадка на загадке, а спросить не у кого. И что удивительно, всего несколько минут назад я панически боялся встречи с ней, а вот теперь опять хотел увидеть. Хотел и в то же время все равно боялся. Эдакое противоречие. И какое из чувств сильнее – пойди пойми.
Поднесенный кубок я осушил, даже не почувствовав вкуса, но еще раз поклониться не забыл, хотя проделал это на автомате. Дальнейшая беседа хозяина терема с Михайлой Ивановичем тоже проходила без моего участия. Лишь в самом начале, еще до трапезы, когда усаживались за стол, Воротынский вновь ухитрился вогнать меня в жар, порекомендовав:
– Хошь быть сыт, садись подле хозяйки, хошь быть пьян, садись подле хозяина.
После чего я, окончательно потерявшись, плюхнулся куда ни попадя, с ужасом представляя миг, когда в светлицу выплывет королева моих грез и сядет… как раз рядом со мной. Но нет, и тут пронесло, а… жаль. Я продолжал что-то скромненько жевать, хотя на самом деле кусок не лез в горло, продолжал что-то пить, пытаясь скинуть с себя это окаянное напряжение, которое упрямо не хотело меня покидать, и помалкивал.
Да они и не больно-то во мне нуждались. То Воротынский вспоминал свои славные победы, часть которых, как я понял, он мог по праву разделить с батюшкой хозяина терема, а Никита в свою очередь рассказывал об отце, которого царь, простив за измену, отправил воеводой в Смоленск. Вообще-то в иное время я бы немало подивился этому любопытному факту – человека, обвиняемого в тайных сношениях с Литвой и польским королем Сигизмундом II, не просто освобождают от наказания – пытка на Руси не в зачет, но и посылают командовать войсками на границу с владениями этого же короля. Да еще куда – в самую главную крепость Руси на западном направлении. Абсурд! Одно это служит верным доказательством того, что весь якобы «заговор» – чистейшая липа.
Но это в иное время. А сейчас мне было ни до чего. И я вздыхал, сопел и, деликатно улыбаясь, слушал, как они наперебой балагурят, покладисто кивал, когда все тот же Никита тыкал мне чуть ли не под самый нос то одно, то другое блюдо, и все с шуточками да прибауточками:
– Гостя потчуй, покуда через губу не перенесет. Не будь для куса, будь для друга. – И нам обоим: – Распояшьтесь, дорогие гости, кушаки по колочкам!
– Да сыт уже, сыт, – уныло отнекивался я, но тот был неумолим:
– Против сытости не спорим, а бесчестья на хозяина класть негоже, да и не видал, как ты ел, покажи.
А мне не до еды. Хорошо хоть Михайла Иванович выручал, чесал как по писаному:
– Хоть хлеба краюшка да пшена четвертушка, от ласкова хозяина и то угощенье. Пиво не диво, и мед не хвала, а всему голова, что любовь дорога. Такого подливала никогда не бывало. Много пива крепкого, меду сладкого, вина зеленого, всего не приешь, не выпьешь.
Только благодаря ему Яковля (что за гадкая фамилия!) от меня и отставал, принимаясь кстати и некстати нахваливать свою супругу, которая родила ему истинного богатыря:
– Спородила мне молодца: станом в меня, белым личиком в себя, очи ясны в сокола, брови черны в соболя.
«Мой-то ребенок был бы куда симпатичнее», – сумрачно думал я, продолжая угрюмо молчать.
В ответ Воротынский тут же затевал очередную здравицу с пожеланиями:
– Жить вам сто годов, нажить сто коров, меринов стаю, овец хлев, свиней подмостье, кошек шесток, собак подстолье. Да чтоб платьице тонело[25], а хозяюшка твоя добрела.
«Хорошо, что не пожелал быть здоровой, как корова, а плодовитой, как свинья», – мрачно прокомментировал я. Хотя такое мне тоже доводилось слыхать, причем совсем недавно, на свадьбе у Бориса Годунова. Кажется, отличился дядя Бориса, Иван Иванович Чермный. До сих пор не пойму, то ли в шутку он ляпнул это, то ли всерьез.
«Ну да ладно. Пес с ним, с этим крупным рогатым скотом». – И мои мысли вновь свернули на отсутствующую хозяйку дома. Изредка я продолжал поддакивать Воротынскому, согласно кивал чему-то, а сам неустанно думал: что могло случиться с Машей? Пару раз я уж было порывался спросить о здоровье хозяйки дома, но всякий раз страшился. Вместо этого я принялся мысленно повторять, что это судьба, и хорошо, что она не вышла, иначе Никита обязательно бы заподозрил неладное, и вообще надо только радоваться, как все замечательно обошлось, а я дурак и не понимаю своего счастья. К тому же мое появление здесь лишь разведывательное, а потом будут еще, и тогда я непременно все выясню. Пока я внушал себе это, визит подошел к концу, и Воротынский, встав, начал прощаться. Никита тут же громко позвал: «Маша, Маша!», я похолодел, но вместо нее на мое счастье (или несчастье?) вновь проворно прискакала прежняя толстушка.
– Да, вот тут я забыл подарочек от нас, – замялся Воротынский и извлек два золотых дуката. – Мальцу твоему на зубок, Мария Андреевна. Чтоб был пригож да всегда улыбался. Ох и красавица у тебя женка! – Он фамильярно хлопнул по плечу засмущавшегося хозяина дома. – Идет будто пава, а поцелует гостя, ровно еще одной чарой меда одарит.
Я стоял, вообще ничего не понимая. На секунду даже мелькнула безумная мысль о том, что хозяин дома двоеженец или за те три дня успел овдоветь и жениться по новой, потому что если передо мной сейчас стоит Мария Андреевна, урожденная Долгорукая, то кого я встретил тогда у Ведьминого ручья?! Кого я защищал на лесной опушке, стоя по колено в сугробе?! Кто подарил мне перстень?! Неужто Валерка был прав?! Неужто и впрямь это был мираж, видение, фантасмагория? А как же сам подарок?! Он-то реальный, осязаемый!
Пока мы ехали, я все искал ответы на свои вопросы. Ладно, один раз совпало, так что же теперь – повторно?! И если это не та Маша, то где тогда искать мою? Приказчик Ицхака клялся и божился, что все разузнал доподлинно, и он действительно не ошибся – все совпадало. А внешность? Ну как я мог ее описать? Краше в мире нет? Значит, разные у нас понятия о красоте. К тому же жена этого Никиты действительно привлекательная особа.
И вдруг в мои размышления ворвался голос князя. Я услышал его с середины фразы, но мне хватило:
– …А уж та Маша доподлинно ангел во плоти, и я так мыслю, что государь беспременно ее выберет.
Кто ангел? Какая та? И при чем тут царь? Я недоуменно уставился на Воротынского.
