И когда он подумал о детях, воспоминания улетучились, осталось лишь беспокойство. Осторожно подняв голову, Жан смотрел на угол, за которым скрылась Анна, и желал только одного: чтобы дочь вернулась.
Они с отцом подобрались к гостинице со стороны задней стены. Теперь Анна шла к фасаду, выходящему на дорогу в сторону Монтепульчиано. Створка ворот висела на одной петле, от другой остались только скобы. Осторожно заглянув в ворота, девушка увидела подъездную аллею к дому. Когда-то посыпанная гравием аллея приветствовала путников, приглашая их отдохнуть в таверне, которая считалась лучшей в Тоскане. Все переменилось до неузнаваемости. Больше не было низких кипарисов, которые прежде обрамляли дорожку. Там, где они некогда росли, в земле зияли ямы. Лимон, бергамот и оливки раньше наполняли двор чудесными ароматами, но теперь и они были вырваны, послужив топливом для костров, которые тлели повсюду. Вокруг этих черных пятен лежали люди, положив под головы седла или дорожные мешки и накрыв лица шляпами с плюмажем. Сон навалился на них, когда они тянули руки к бутылям и чашам. В рассветный час солдатский сон крепок, слышался лишь храп, да иногда кто-нибудь бормотал во сне.
Спящих в саду оказалось не меньше пятидесяти, а это значило, что в доме их могло быть еще больше. Бросив взгляд вверх, Анна поняла, что крыша была не лучшим укрытием, чем открытое небо, потому что большая часть кровли отсутствовала. Значит, сотня людей — включая солдатских подружек — теперь называли «Комету» домом, хотя никто из нормальных людей не поступил бы со своим домом так, как эти неприкаянные убийцы поступили с домом Ромбо.
Со слезами на глазах Анна пошла было прочь, торопясь скрыться от этого надругательства, но что-то заставило ее остановиться. Ей послышался голос. Она была уверена, что к ней обращается не один из этих солдат или женщин. Голос был тихий, почти шепот, но он доносился из двора. Девушка не могла определить, кому он принадлежал, мужчине или женщине; он словно исходил из вечности. И тем не менее Анна отчетливо услышала: «Иди сюда».
Не было никакой причины входить. Но было не меньше сотни причин сделать это. Анна увидела все, что хотела увидеть: разоренный дом, в котором прошло ее детство, конец надеждам ее отца. Помимо опасности, ее ждало огромное разочарование. Голос был настойчив, но девушке не показалось, будто он угрожает ей. Глубоко вдохнув, она вошла на зов.
На дорожке, как и на лужайке, тоже лежали люди. Анна ступала осторожно, стараясь никого не задеть. Когда она миновала уже полпути, какой-то солдат, моложе остальных, откинул куртку, которой прикрывался, и, тихо вскрикнув, схватил ее за лодыжку.
Девушка застыла на месте, выжидая. Солдат по-прежнему крепко держал ее, бормоча какую-то просьбу, а может, и молясь. Анна наклонилась к нему, снова укрыла его курткой, дотронулась прохладной рукой до его горячего лба. Прошептала: «Спи, дитя, успокойся». И молодой человек успокоился, улыбнулся и отпустил ее ногу. Анна продолжила путь. Добравшись до главного входа, она засомневалась. Слева находился двор — то самое место, где она впервые услышала рассказ о странной женщине, королеве, чье имя носила дочь французского палача.
И Анна двинулась дальше. Вошла в дом, миновав еще несколько спящих, распростертых у входа. Двери, ведущей во двор, больше не было. Тоже, наверное, сожгли. Перешагнув порог, она увидела, что великолепное каштановое дерево постигла та же участь. От него остался только пень высотой до пояса, торчавший из покрытого треснувшим кафелем пола. Он был похож на разбитую бочку, которая могла быть только пустой, но девушка все-таки приблизилась, чтобы заглянуть внутрь.
Что-то блеснуло в обуглившейся глубине. Она протянула руку, пальцем смахнула пепел. Там лежал крошечный крестик. Анна не сразу взяла его. Она узнала эту вещь, хотя крестик был теперь покрыт сажей, а серебро со временем потемнело и почернело от дыма. Крест был двойной, что делало его неповторимым. Отец привез его из Франции. Потом отдал Джанни. Мальчик сразу полюбил этот крест и не расставался с ним.
Какое-то время Жан с сыном не ладили. Анна знала, что так часто случается между отцами и сыновьями. Например, Эрика раздражали строгие правила Хакона. Но с Джанни и Жаном все обстояло совсем не так, особенно после того, как Джанни вернулся из монастыря, куда Жан и Бекк с такой неохотой отпустили его учиться. Мальчик возвратился не только с фанатичной верой в Бога, но и с болью, которая затаилась в его глазах. Безбожие отца мучило его. И подаренный крестик стал последней попыткой Жана достучаться до сердца сына.
Анна дотронулась до креста, сжала его в руке, и ночь снова наполнилась ароматом цветения и запахом очажного дыма, кафель под ее ногами вновь стал целым, и мать готовила на кухне обед, а Анна раскладывала на столе тарелки и ножи. Но мать не пела. Отец уехал в город. Торговать — как он сказал. Спрятаться — как сказала Бекк.
Джанни подошел к Анне, плача. И это случилось впервые за долгие годы, потому что он теперь был почти мужчина. Брат взял ее за руку и полез с ней на дерево, помогая себе одной рукой, а другой придерживая сестру, словно они оба были одно целое. Вот так они забирались на дерево, как делали раньше — и не делали с тех пор, как Джанни вернулся из монастыря.
Сидя высоко на ветках, они слышали, как мать зовет их. Джанни взглядом давал Анне понять, что она должна молчать. Когда Бекк снова вошла в дом, брат поднес к залитому слезами лицу крест и сказал:
— Он будет ждать меня, Анна. Когда-нибудь я вернусь за ним. Чтобы доказать, что когда-то он любил меня.
Быстрыми ударами маленького молоточка Джанни прибил крестик к дереву. А потом ушел. Ужин так и не дождался его, остыв на столе, и между родителями тоже пробежал холод. И Анна ничего не могла сделать, чтобы согреть их.
Воспоминания ушли. Крест жег ее ладонь, но Анна не могла его выпустить, ибо теперь она мысленно видела своего брата — таким, каким он стал сейчас. Перед ней стояло лицо мальчика, ставшее лицом мужчины. Он всегда был решительным, ее Джанни, но теперь в его чертах появилась настоящая страстность фанатика. Металл обжег ее. Девушка тихо вскрикнула, ибо смотрела в этот миг в глаза привидения, в черные глаза брата, и знала, что он принесет ей несчастье.
Вдруг рядом с ней заговорил голос. Видение исчезло, и крест выпал из пальцев. Анна вздрогнула, закрыла глаза.
— Для нас самих работы не хватает. Нам не нужны новички.
Анна обернулась и увидела женщину в рваной, испачканной юбке и рваной шали на костлявых плечах.
— Что? — шепотом переспросила она.
— Ты слышала! — Голос женщины звякал, как жесть, глаза глядели мертво и тупо, на щеках покраснели оспины. — Вишь, красотка… После тебя они на нас и не глянут! Думаешь заработать, да? Уходи. Иначе я помогу тебе.
