«Семейство пумы, – подумал Рене. – Лучше мне убраться отсюда подобру-поздорову: мать, наверно, где-нибудь поблизости».
Он пошёл дальше по берегу реки, зорко озираясь вокруг, но продолжал машинально напевать:
Что нужно этим господам, Друзья…
Сзади послышался шорох; песня замерла у него на губах, а сердце словно оборвалось. Он обернулся и увидел прямо перед собой злые глаза пумы.
Рене вскинул ружьё, почувствовал в руке мокрый приклад и понял, что потерял единственный шанс на спасение: ружьё, по-видимому, побывало под водой, когда он оступился, перебираясь через ручей. Он не чувствовал страха, – для него, казалось, не осталось места; это была не опасность, это была смерть. Тем не менее Рене машинально спустил курок и услышал, как кремень щёлкнул по мокрой стали.
Друзья в венках из майорана… —
вновь зазвучала песенка, и Рене увидел реку; не эту, а другую – приток Верхней Йонны, где он мальчиком удил рыбу. Он ясно увидел песок в мелкой прозрачной воде, сверкающую рябь, белые водяные лилии, лысух и чибисов, прячущихся в камышах, – и в это мгновение пума прыгнула.
Рене не слышал выстрела, прогремевшего у него над ухом; однако он не терял сознания, – когда пума в предсмертной агонии перекатилась через него, раздирая когтями его руку, он смутно понял, что все ещё жив. Но ведь этого не может быть, это невозможно. Тут какая-то ошибка…
Кто-то осторожно снял с Рене огромную лапу и помог ему сесть. Он провёл рукой по лицу и посмотрел вокруг непонимающим взглядом – на ружьё в траве, на мёртвую пуму, на свои ботинки, на сочившуюся сквозь рукав кровь, а затем на бледное лицо человека, спасшего ему жизнь. «И чего он так расстроился, – подумал Рене. – Ведь не случилось ничего особенного».
Он попробовал встать на ноги, но тут же снова опустился на землю – у него закружилась голова.
Риварес принёс воды, помог Рене дойти до места, где он мог бы прилечь, потом отрезал разорванный рукав, промыл и перевязал ему рану. И все это молча. Когда Рене смог наконец снова сесть, лицо переводчика уже стало обычной непроницаемой маской.
– Был, так сказать, на волосок… – с тупым удивлением пробормотал Рене.
– Да. Хотите коньяку?
– Да, пожалуйста, и покурить тоже. В левом кармане должны быть сигары. Спички, наверно, намокли.
Они покурили, потом Рене встал, сделал несколько шагов и ощупал себя. Оказалось, что он отделался многочисленными ссадинами и рваной раной на плече, которая только теперь начинала гореть.
– Пустяки, – сказал он, – но, пожалуй, всё-таки лучше вернуться в лагерь. Такая встряска не проходит даром. Нет, спасибо, я дойду сам.
Они медленно пошли назад. Около цветущего занавеса страстоцвета сели передохнуть.
– Редко приходится видеть такую большую стаю желтогрудых колибри, – сказал Риварес.
Рене посмотрел по сторонам. Вокруг не было видно ни одного колибри.
– Где? – спросил он и добавил удивлённо: – А, так вы видели?..
Рене не договорил, увидев, как вспыхнул и тут же побелел Риварес. С минуту оба молчали.
– Я уже отдохнул. Пошли? – сказал Рене.
С трудом превозмогая боль во всём теле, он поднялся с земли, словно не заметив протянутой ему руки. Риварес сразу спрятался в свою скорлупу, и до самого лагеря они не обмолвились ни словом. Не будучи в состоянии сам раздеться, Рене был вынужден позволить Риваресу снять с себя куртку и ботинки и перевязать рану. Затем, все ещё ощущая сильную слабость и тошноту, он лёг в постель, надеясь, что сон окажет целебное действие. Когда Риварес выходил из палатки, Рене вдруг открыл глаза и воскликнул:
– Но мы забыли про малышей!
– Про детёнышей?
– Да. У меня всё перепуталось в голове… Нам придётся сходить за ними.
– Не надо. Я их убил.
Рене сел в постели и переспросил:
– Убили?
– Да, когда вы ещё были без сознания.
– Но зачем?
Риварес отвёл глаза и, помолчав, ответил:
– Умереть от удара дубинкой по голове не так мучительно, как умирать от голода. Во всяком случае, быстрее. Мне это хорошо известно – я испробовал и то и другое.
И тихо, как тень, выскользнул за дверь.
С минуту Рене размышлял над загадочными словами Ривареса, но тут же устало закрыл глаза. Голова раскалывалась от боли. Вскоре он уснул, а проснувшись через несколько часов, почувствовал мучительное жжение в ране и нестерпимую жажду.
– Фелипе! – позвал он.
Однако в палатку вошёл Риварес.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет, благодарю вас. Фелипе здесь?
– Я сейчас его позову.
Риварес вышел. Охваченный внезапной вспышкой ярости. Рене стукнул кулаком по кровати.
«Опять шпионит! – И тут же в ужасе опомнился. – О боже, да что это со мной! Он боялся за меня и пошёл следом на всякий случай… Да, но как же колибри… он видел колибри…»
Вошёл слуга. Рене сел в постели и прикрыл глаза рукой.
– Принеси мне воды, Фелипе.
– Я принёс, господин, вот она. Господин Риварес сказал мне ещё, чтобы я принёс вам поесть и чашку кофе.
– Где он?
– В другой палатке. И он сказал, чтобы я вас не беспокоил, если вы уснёте.
Рене выпил кофе и снова лёг. Головная боль понемногу утихала, и мысли прояснялись.
Риварес несомненно выслеживал его от самого лагеря. Он, очевидно, придумал какую-то отговорку, чтобы не ехать с остальными, потихоньку вышел из лагеря и пошёл за ним. Разумеется, дело обернулось так, что этому оставалось только радоваться, но тем не менее Рене было не по себе. Поведение Ривареса тревожило его: зачем он пошёл за человеком, который недвусмысленно заявил, что хочет побыть один? А если бы не этот случай с пумой? Неужели он так и крался бы за ним весь день, прячась в кустах и ничем не выдавая своего присутствия? Быть может, Риварес следил за ним, незримо и неслышно его оберегая, потому что в лесу упрямого и беззаботного глупца на каждом шагу подстерегает смертельная опасность?
– Я в няньке не нуждаюсь, – сердито пробормотал Рене. – И, во всяком случае, он мог бы меня предупредить об опасности заранее.
Он досадливо вздохнул. Его бесило, что он спасся только благодаря манере Ривареса делать все украдкой, преследуя какие-то свои тайные цели, – манере, которая больше всего претила ему в переводчике.
На исходе дня вернулись охотники. Услышав их голоса, Рене встал, преодолевая боль во всём теле, и оделся с помощью Фелипе. Ему делалось тошно от одной мысли, что сейчас вся компания начнёт засыпать его вопросами о том, как всё произошло; но делать было нечего, лучше быстрей с этим покончить. Риварес, конечно, уже рассказал им в общих чертах о случившемся.
