Значит, теперь тем более необходимо овладеть Розитой, но, не обладая достаточным хладнокровием для составления подобного плана, полковник послал пригласить Робладо.
Капитан был способным сообщником, пригодным как никто для организации достижения этой цели… Оба они относились к женщинам довольно грубо, оба были подлецами, но Вискарра был скорее сценический герой, мастер обольщения, искусный в волокитствах, не пропускавший ни одной хорошенькой женщины, а более развращенный Робладо использовал при случае и насилие, не брезгуя никакими средствами, и не отступал ни перед чем, если это было выгодно и неопасно. Негодяй он был, конечно, более изощренный, чем комендант.
«Это человек, какой мне необходим, – подумал Вискарра. – Он знает все хитрости любви, стратегию и тактику как у цивилизованных народов, так и даже у диких индейцев. Вероятно, он даст мне дельный совет в данном случае».
Робладо, со своей стороны, также нуждался в совете: он просил руки Каталины, которую дон Амбросио и обещал ему, но сеньорита не дала своего согласия, к величайшему изумлению всех обитателей Сан-Ильдефонсо. Она окончательно не отказала из опасения вызвать резкую реакцию своего отца, который мог проявить отцовскую власть и заставить ее подчиниться; но она попросила отсрочки, сославшись на то, что ей еще рано выходить замуж, и дон Амбросио согласился отложить свадьбу. Но это пришлось не по вкусу Робладо, который мечтал разбогатеть как можно скорее. Во всяком случае он надеялся вернуть дона Амбросио к его первоначальному решению, воспользовавшись для этого влиянием коменданта, и, чтобы расположить в свою пользу последнего, готов был оказать ему всяческие услуги, чтобы начальник оказался у него в долгу.
Едва только капитан узнал, в чем дело, он в ту же минуту обратился к коменданту:
– Вы не так начали, дорогой полковник, и это меня удивляет, когда я подумаю о вашей ловкости и вашем опыте. Вы явились на ранчо, как орел на голубятню, и вполне естественно, что голуби испугались. Вам совсем и не следовало туда отправляться.
– Но как же тогда я мог бы увидеться с ней?
– Смотря по обстоятельствам, у вас дома или в другом месте.
– Это невозможно. Она никогда не согласилась бы прийти.
– Понимаю, что лично с вами она не стала бы вступать в переговоры, но неужели вам не известно, что существуют сводни?
И Робладо громко расхохотался.
– Посредницы? А я и не подумал об этом. Я никогда в них не нуждался.
– Все вы, помешанные на приличиях, пренебрегаете этими посланницами любви. Что же касается меня, то, по-моему, они полезны в высшей степени: избавляя нас от труда и излишней траты времени, они снижают вероятность неудачи. Еще и теперь не поздно. Советую вам. А если по каким-то причинам опять что-то не выйдет, останется еще одно средство…
Мы не будем следить за дальнейшим разговором двух негодяев. Достаточно того, если мы скажем, что за стаканом вина они подробно обсуждали путь исполнения своих гнусных намерений. Больше часа, попивая вино, они обдумывали, как дальше действовать. Свой план они начали выполнять, но результат оказался не тот, которого они ожидали.
Избранная ими посредница, сводня, на другой же день отправилась на уединенное ранчо, но потерпела в своем предприятии еще большую неудачу, нежели сам полковник. Прокравшись туда со всеми предосторожностями, она сумела разговориться с Розитой и передала ей признание коменданта, изложив цель своего визита. Девушка тотчас рассказала все матери, и посланнице коменданта пришлось получить такую потасовку, по сравнению с которой неприятности, испытанные полковником, казались сущим пустяком. Она умоляла о пощаде, уже только о спасении жизни от ярости страшного пса. Она подумала жаловаться, но, приняв во внимание характер данного ей поручения, рассудила, что было бы благоразумнее молча перенести страдания и заслуженные оскорбления и проглотить обиду, дабы не потерять окончательно свою профессию.
– Посредница срезалась, – сказал полковник капитану. – Посмотрим, какая другая тетива остается моему луку.
– Разве вы не догадываетесь, любезный полковник?
– Не совсем, – отвечал Вискарра.
Однако же у него готово было сорваться с языка слово «насилие». Он думал уже о нем в самый первый день своей неудачи, в первоначальном порыве гнева. И он не ошибся в ответе капитана.
– Действуйте силой! – сказал Робладо.
– Но каким образом?
– Возьмите несколько солдат и ночью совершите похищение красавицы. Ничего нет проще. Вы с этого и должны были начать с такой дурочкой. Похищенная девушка весьма скоро смягчается, я это знаю по опыту. Уверяю вас, что ваша хорошенькая блондиночка станет ручной задолго до возвращения охотника.
– А в противном случае?
– Но чего же вам бояться и в противном случае?
– Злословия, сплетен, Робладо.
– Э, дорогой полковник, вы проявляете невероятную робость в этом деле! Если до сих пор оно велось дурно, то из этого не следует, что и впредь вы поведете его неблагоразумно и неловко. Вы увезете ее ночью. У вас здесь есть комнаты, куда никто не смеет войти, есть даже те, что совсем без окон. Выберите надежных людей, которых много и не потребуется: достаточно человек шесть, и вы заткнете им рты шестью золотыми унциями. Это так же легко, как украсть рубашку, а здесь речь и идет только о рубашечке.
Глупая и грубая острота показалась самому Робладо такой занимательной, что он разразился хохотом сам и увлек коменданта.
Полковник, однако же, не решался прибегнуть к крайним мерам. Хотя он был и не так груб, как его товарищ, не таким отъявленным подлецом, его удерживали не деликатность чувств и не душевное благородство – он давно уже равнодушно смотрел на зло, причиняемое им ближнему. Не волновало его также и то, будет ли Розита счастлива или несчастлива. Его удерживал страх. Робладо упрекнул его в робости, и упрек этот имел основания.
Вискарра не мог бояться какого-то физического наказания: жертва и ее родственники были слабы и беспомощны, в то время как сам он пользовался здесь почти неограниченной властью. Для него не представляло затруднений отделаться от людей, которые мешали ему, он даже мог своему акту мщения придать вид справедливости, чтобы, даже осудив на смерть невинных людей, объявить это актом правосудия. Народ роптал, креолы[23] угрожали лишить Испанию власти над Мексикой; правительство метрополии стремилось удержать посредством строгих мер постепенно возраставшее волнение умов. При подобных обстоятельствах легко не только арестовать, но и лишить жизни самых невинных, под предлогом государственной измены. Вискарру удерживал лишь страх скандала: невозможно, чтобы осталось в секрете такое дерзкое похищение и чтобы вся долина с жадностью не обсуждала такую скандальную, такую пикантную историю. Новость могла перешагнуть границы колонии (а это уже совсем плохо) и, может быть, достичь ушей самого вице-короля. Этого комендант боялся больше всего. Мексиканский двор вообще-то не отличался строгой нравственностью, он сквозь пальцы смотрел на разные дебоши, если только они совершались не всенародно, а втихомолку, но мог ли он не обратить внимание на такое насилие, какое задумал Вискарра? Нет, конечно, – хотя бы из политических соображений.
