У Чжу Девять Каратов чуть трубка не выпала из рук. Именно это он и обсуждал во всех деталях с женой, сыновьями и Лили. Найти родственника, который за деньги одолжил бы на время грудного ребенка, ничего не стоило.
— Э-э... зачем мне врать? — пролепетал он. — Ведь я честно, за небольшую плату, отдал вашему сыну свою собственную дочь-девственницу, чтобы она стала его содержанкой и only love[322]. — Он произнес эти английские слова очень старательно: Лили часами добивалась, чтобы он выговаривал их правильно. — Клянусь всеми богами, мы берегли ваше великое имя, и абсолютно бесплатно! Когда мы поехали забирать тело моей бедной дочери, мы ни слова не сказали этой не знающей пощады полиции, которая горит желанием, о-хо, да-да, которая горит желанием дознаться, кто писал эти письма, чтобы изловить Вервольфов! Да падет проклятие всех богов на это гнусное отродье, мать их шлюха! Разве в четырех китайских газетах уже не предложили награду тому, кто назовет имя написавшего, хейя? Я ведь предлагаю письма вам, а не иду в газеты за вознаграждением, и это только справедливо, хейя?
Он терпеливо выслушал потоки брани, с которых начался торг. Несколько раз обе стороны делали вид, что вот-вот бросят трубку, но ни тот, ни другой торга не прекратил. В конце концов сошлись на том, что фотокопия одного из других писем будет прислана в Благородный Дом Чэнь как доказательство, что оно и остальные письма не подделка, и что «возможно, Досточтимый Су, за остальные письма — и за это — может причитаться очень небольшая сумма „ароматной смазки"».
Чжу Девять Каратов довольно хихикнул про себя. «О да, Благородный Дом Чэнь заплатит кругленькую сумму, особенно когда узнает, что там написано про него самого. О, попади это в газеты, над ним, можно не сомневаться, будет хохотать весь Гонконг, и плакала его репутация навсегда. Так, ну и сколько мне назначить?..»
Вокруг все вдруг взревели, и он чуть не упал. Сердце заколотилось, стало нечем дышать. Опершись на поручни, он стал всматриваться в далекое табло тотализатора.
— Кто... какие номера? — молил он, пытаясь перекричать рев и дергая за рукава стоявших рядом. — Номера, скажите мне номера!
— Победитель — номер восьмой, Буканир, жеребец Благородного Дома. Айийя, не видишь, что ли, Тайбань ведет его в круг победителя? Выплаты по Буканиру семь к одному.
— А второй? Кто пришел вторым?
— Номер пятый, Уинсам Леди, три к одному за место... Что с тобой, старик, паралич хватил?
— Нет... нет...
Еле передвигая ноги, Чжу Девять Каратов поплелся прочь. Найдя наконец свободный клочок бетонного покрытия, он разложил на мокрой поверхности программу скачек и уселся на неё, уронив голову на руки и колени, в упоении от выигрыша на первом этапе. «О-хо-хо! Теперь ничего не буду делать, только ждать. А если ждать придется очень долго, использую ещё один „белый порошок", да. И останется у меня тогда один последний, чтобы продержаться на работе ночью. А теперь, все боги, сосредоточьтесь! Первый этап мне помогла выиграть моя собственная проницательность. Прошу вас, сосредоточьтесь на пятом! Седьмой и первый! Все боги, сосредоточьтесь...»
У круга победителя столпились распорядители, владельцы лошадей и чиновники. Данросс встретил свою лошадь и поздравил жокея. Буканир бежал хорошо, и сейчас, вводя жеребца в круг победителя под взрыв приветственных криков и поздравлений, Данросс не скрывал радости. Он излучал довольство и уверенность, прекрасно понимая, что победа в этом забеге, приятная сама по себе, много значит, потому что будет воспринята всеми как знамение небес. Это знамение покажется вдвойне, втройне значительнее, если выиграет Ноубл Стар. Две лошади на двойной кинелле — и Горнт и иже с ним будут, без сомнения, отброшены. А если сотворит чудо Мэртаг, или Типтоп сдержит обещание предоставить наличные в обмен на Брайана Квока, или Прижимистый, или Ландо, или Четырехпалый...
— Привет, мистер Данросс, сэр, поздравляю! Данросс вгляделся в толпу у поручней.
— О, привет, мистер Чой, — сказал он, узнав Седьмого Сына, которого Четырехпалый У выдавал за племянника. Данросс подошел поближе, и они поздоровались за руку. — Вы ставили на победителя?
— Да, сэр, конечно. Я все время с Благородным Домом! Мы поставили на двойную кинеллу, я и дядя. Только что выиграли на первом этапе — пятый и восьмой номера, и у нас ещё седьмой и восьмой в пятом. Он поставил десять тысяч, а я всю недельную зарплату!
— Тогда будем надеяться на выигрыш, мистер Чой.
— Золотые слова, тайбань, — ответил молодой человек с непринужденной американской фамильярностью.
Данросс улыбнулся и подошел к Травкину.
— Ты уверен, что Джонни Мур не сможет выступить на Ноубл Стар? Я не хочу ставить Тома Вонга.
— Я же говорил, тайбань, Джонни чувствует себя хуже, чем пьяный казак.
— Мне нужна победа. Ноубл Стар должна выиграть.
Травкин увидел, как Данросс задумчиво уставился на Буканира.
— Нет, тайбань, прошу вас, не садитесь на Ноубл Стар. Ход плохой, очень плохой и очень опасный, а как разобьют дорожку, станет ещё хуже. Kristos! Ну что я говорю? Только вас раззадориваю.
— От этой гонки, возможно, зависит мое будущее — и репутация Благородного Дома.
— Знаю. — С досады грубоватый старик хлопнул хлыстом, который всегда носил с собой, по своим старым, истершимся до блеска джодпурам — бриджам для верховой езды. — И знаю, что вы лучше остальных жокеев, но эта дорожка опас...
— В этом деле я никому не могу довериться, Алексей. Любая ошибка для меня вещь непозволительная. — Данросс понизил голос: — Победитель первого забега был определен заранее?
Травкин спокойно встретил его взгляд.
— Им ничего не давали, тайбань. Во всяком случае, мне об этом неизвестно. В тех, кто мог соблазниться на такое, вселил страх Божий полицейский доктор.
— Хорошо. Но победитель был определен заранее?
— Это был не мой забег, тайбань. Я интересуюсь только своими лошадьми и своими забегами. За этим забегом я не следил.
— Хорошая отговорка, Алексей. Похоже, никто из остальных тренеров тоже не следил.
— Послушайте, тайбань. У меня есть жокей для вас. Я. Я выступлю на Ноубл Стар.
Прищурившись, Данросс глянул на небо: оно потемнело. «Скоро будет дождь, а до него нужно ещё много чего успеть. Я или Алексей? Ноги у Алексея что надо, руки такие, что вообще поискать, опыт огромный. Но он больше переживает за лошадь, чем стремится победить».
— Я подумаю, — ответил Данросс. — И решу после четвертого заезда.
— Победителем буду я, — выпалил старик в отчаянной попытке освободиться от уговора с Суслевым. — Я выиграю, пусть даже придется загнать Ноубл Стар.
