Гордый тем, что король поручил ему дело, считавшееся обязанностью первых оруженосцев, паж со всех ног бросился в оружейную комнату и мигом вернулся с кольчугой и шлемом. Ему пришлось сделать еще два захода прежде, чем он принес все, что требовал Филипп. Это были стальные доспехи, самые примитивные и ничем не украшенные, подобные тем, какие носили рыцари в первых крестовых походах, когда всякое украшение считалось излишним.
С помощью одного только пажа, руки которого дрожали от радостного волнения при мысли, что он впервые удостоился такой чести, Филипп облачился в доспехи. Не желая быть узнанным, он выбрал шлем с неподвижным забралом, который, имея лишь небольшое отверстие в виде креста, чтобы можно было дышать и видеть, совершенно скрывал черты его лица. Затем написал на куске пергамента: «Король желает остаться один!» и, передав эту записку пажу, приказал ему сходить в конюшню за лошадью и привести ее к подъемному мосту. Филипп выждал несколько минут, чтобы дать пажу время выполнить поручение, а потом спустился по лестнице, самой уединенной во дворце.
Проходя двором, он встретил нескольких солдат и оруженосцев, которые не обратили внимания на человека, одетого простым рыцарем; и нахмурился, – такова уж сила привычки – когда не заметил знаков почтения, к которым он так привык.
В назначенном месте Жильберт уже поджидал его. Филипп приложил палец к губам, напоминая пажу о скромности, и, оседлав лошадь, поскакал галопом.
Увидеть Агнессу – именно эта мысль заставила короля предпринять путешествие в сорок миль. Верный долгу, он не хотел нарушить обета, но не мог отказать себе в удовольствии хотя бы издали и не будучи узнанным взглянуть на ту, которая жила в его сердце. Стараясь избегать мест оживленных, он ехал, так быстро, что через три часа уже достиг холмов, которые окружали замок Агнессы. Долго и пристально смотрел он вдаль и был разочарован, не заметив никого, кроме часовых на караульных башнях. Наконец на одной из площадок промелькнуло белое платье, развевающееся под ветром. С первого взгляда он узнал Агнессу Мераннийскую. Привязав свою лошадь к дереву, Филипп подался вперед, чтобы лучше разглядеть ту, что была так дорога для него.
Уверенный, что его нельзя узнать в таком облачении, он рискнул приблизиться к замку и казался в нескольких шагах от Агнессы, продолжавшей прогуливаться по платформе. В какой-то момент она обернулась, и Филипп увидел ее лицо. Ее щеки были смертельно бледны, а черные брови еще больше оттеняли эту бледность.
Стараясь быть незамеченным, Филипп сделал еще несколько осторожных шагов ей навстречу, но звон кольчуги выдал его присутствие. Агнесса вздрогнула и, обернувшись, посмотрела на рыцаря в упор. Трудно сказать, узнала ли она Филиппа, во всяком случае, тотчас остановилась. Протянув к нему руки, и, пробормотав что-то невнятно, она упала на руки горничной, сопровождавшей ее.
Король рванулся к воротам с намерением войти в замок, но, вспомнив об обещании не беспокоить свою супругу и не входить в ее жилище в течение полугода, он вовремя одумался и остановился. Но этот порыв не ускользнул от взгляда прево, который беседовал в это время со стражниками, охранявшими внутренний двор. И он, и солдаты удивленно смотрели на рыцаря в доспехах, который был так стремителен, но вдруг замер в нерешительности, не переступив порога.
– Что вам угодно, сир? – окликнул прево.
– Я хотел бы справиться о здоровье королевы, но мне запрещено переступать порог этого замка. Будьте любезны, пошлите кого-нибудь узнать о ее самочувствии.
Прево согласился на эту просьбу, хотя и был несколько удивлен странным отказом рыцаря войти во двор замка. Посланный быстро вернулся и сообщил, что королева была без сознания, как это уже случалось, но теперь все позади, и она чувствует себя значительно лучше.
– Она сама сказала мне это, – уточнил посланник, – и это самое верное доказательство, что она здорова и в хорошем настроении; будь то иначе, она вряд ли заговорила бы со мной.
Услышав этот ответ, Филипп лишь кивнул угрюмо. Он долго стоял неподвижно, предавшись своим размышлениям, затем, не сказав ни слова, повернулся ко всем спиной и тяжело зашагал к лесу, где была привязана лошадь. Сев в седло, он пустился в обратный путь.
– Вот невежа! – не удержался от восклицания один из оруженосцев. Даже не поблагодарил как следует за услугу!
– Ручаюсь, что он – сумасшедший! – подхватил другой.
– Нет, это не сумасшедший, – задумчиво сказал прево. – Закройте-ка рты да придержите свои языки. Сдается мне, я уже слышал не раз этот голос.
И, покачав головой, он с таинственным видом покинул солдат, предоставив им самим докапываться до сути.
Вернемся теперь к Филиппу. Занятый мыслями то приятными, то печальными, он продолжал свой путь и наконец подъехал к пещере, возле которой рос старый дуб. Подвешенная к ветке перчатка раскачивалась от ветра. Подстегиваемый любопытством, Филипп хотел снять ее, чтобы разглядеть получше, но едва лишь дотронулся, как она с шумом упала на землю.
На этот звук из пещеры вышел человек высокого роста и приблизился к королю. Он был в доспехах, потемневших от ржавчины, но все еще со следами позолоты, некогда украшавшей их. Наличие шпор и золотой цепи указывало на то, что незнакомец был рыцарем. Спеша навстречу Филиппу, он на ходу пытался распутать ремни шлема, как будто торопился надеть его. В его черных спутанных волосах кое-где мелькала уже седина. Лицо было бледное и истощенное, а по странному блеску этих впалых бездонных глаз легко было догадаться, что в них пылает огонь безумия.
Король сразу узнал его, хотя и отказывался поверить, что этот человек, лишенный рассудка, был Тибольдом Овернским, которого он знал как человека спокойного и хладнокровного.
Тем временем граф Оверн, в спешке дергая за ремни, запутал их окончательно, что привело его в бешенство.
– Не спеши, беззаконный рыцарь! – завопил он наступая на короля. Подожди немного! Я расправлюсь с тобой, чтобы доказать справедливость того, что защищаю. Да, я заставлю тебя признать, что Агнесса – истинная королева Франции и законная супруга Филиппа. Дай только мне надеть шлем, и я в два счета докажу, что ты лжец! А ну признавайся, не папа ли Иннокентий подослал тебя? Нет, ты не убьешь меня, злодей! Я стою за правое дело, и тебе не одолеть меня!
Вспомнив о былой ненависти к графу, Филипп готов был вспылить, но вовремя спохватился и, сменив гнев на милость, с жалостью посмотрел на Оверна, которому нельзя было не посочувствовать в его теперешнем состоянии.
– Я не за тем пришел, чтобы убить вас, – мягко сказал он. – Я чужестранец, и оказался здесь случайно…
