греческие города к верности дому Селевка. Гераклея после своего разрыва с Селевком усилилась, позволив своим изгнанникам примириться с правящей фракцией и вернуться домой. Но теперь, в присутствии такого орудия принуждения, как армия, Гераклея решила постараться выиграть время. Быстро договорившись с Гермогеном, Гераклея спасла свои поля. Более страшный враг греческого царя был уже близко – это был вифинский вождь, и против него Гермоген теперь и обратил свое оружие. Сражение между войсками царя и его старым вифинским врагом – событие, которого жаждали гераклейцы, обещая Гермогену свою дружбу [312].
Вид того, как македонские армии бегут по долинам от варваров, стал в Вифинии почти привычным. И это случилось снова, прежде чем Зипойт – теперь уже старик, которому было за семьдесят, – покинул поле своих побед. Вифинцы напали на Гермогена, когда он меньше всего этого ожидал. Репутация его была уничтожена так же, как и репутация его предшественников. Гермоген считал для себя позором жить дальше и решил, по крайней мере, умереть храбрецом [313]. Зипойт мог претендовать на величие, которое простиралось далее просто военных побед. Он осознавал ценность жизни, требовавшей более содержательного окружения, чем горная деревушка: он хотел сравниться с греческими царями, как строитель городов. До своей кончины он основал Зипойтий под горой Липред [314].
Военные действия между силами Антиоха и Птолемея продолжались недолго. Каждому из царей слишком сильно угрожали до́ма, чтобы они не желали установить определенный modus vivendi. Они пришли к какому-то соглашению, которое должно было установить определенную границу между сферой, где должна была господствовать Македония, и сферой влияния Селевкидов [315].
Возможно, в тот момент можно было надеяться на то, что для селевкидской Азии настало время мира. Опасности, окружавшие Антиоха при его восшествии на престол, казалось, начали рассеиваться. Если дом Селевкидов мог ограничить свои претензии Азией, то он вполне мог не бояться помех со стороны соперников. Птолемей Керавн, которому они оставили Македонию, был очень занят в этой стране, добивая то, что осталось от дома Лисимаха, и защищаясь от соседей-варваров; его брат в Египте нападать не собирался; Антигон, хотя его и остановили в Центральной Греции, уравновешивал баланс сил против дома Птолемея, и, наконец, Пирр, царь Эпира, к счастью, обратил свои мысли к Западу и ушел со сцены, чтобы броситься с головой в приключения по ту сторону Адриатики. Его собратья цари, дабы избавиться от него, были рады помочь Пирру, предоставляя ему корабли, людей и слонов; Антиох же [316], которому нужны были все войска, которые он только мог собрать после дезертирства великой армии, чтобы удержать свои широко раскинувшиеся владения, послал ему деньги.
И наконец, когда у границ воцарился мир, дом Селевка мог обратиться к той задаче, для которой у греческих царей никогда еще не было времени, – задаче подчинения непокорных элементов внутри своих владений. Теперь всю мощь великой империи они могли обратить на таких самозваных царей, как Зипойт и Митридат, и показать беспокойным городам, что на самом деле значит автономия.
Мы не знаем, до или после заключения мира Патрокл захватил Малую Азию, а Гермоген потерпел сокрушительное поражение. Возможно, именно после этого сам Антиох в сопровождении своей супруги пересек Тавр [317].
Присутствие царя, возможно, значительно способствовало тому, чтобы покончить с анархией, преобладавшей в Малой Азии с тех пор, как погиб Селевк, и дать его сторонникам в большинстве мест уверенное преимущество. Принести мир в эллинские города и восстановить власть в своем доме было двойной целью, которую, как Антиох дал понять своим подданным, он ставил перед собой. Чтобы ее достичь, он должен был увериться в преданности войск, которые в рассеянных гарнизонах удерживали основные стратегические точки, но которых неловкое обращение легко могло заставить продать свою службу другому хозяину. Антиох – если в выражениях, использовавшихся жителями Илиона в почетной надписи, есть какая-то доля правды – умело и успешно разобрался с ситуацией [318]. Однако его успех не распространялся на самый проблемный регион его царства – Вифинию.
Антиох прибыл в Малую Азию, полный решимости отомстить за Гермогена и предпринять все усилия, чтобы утвердить господство македонского оружия. Зипойт, опасный вождь, скончался в преклонном возрасте, а его дом разрывали противоречия. Старший сын Никомед запомнился как «палач» своих братьев [319]. Но один из этих братьев, которого, как и отца, звали Зипойт, смог спастись от резни и стать хозяином Тинийской части владения своего отца. Казалось, для македонского правительства это была прекрасная возможность вмешаться. Однако Никомед, каким бы он ни был варваром, унаследовал силу воли и ум своего отца. Оказавшись в затруднительном положении, он смело перевернул политику своей династии и предложил Гераклее заключить союз против селевкидского царя. Гераклея, которая уже пыталась договориться с одним варварским царем, с охотой прислушалась к предложениям вифинца. Никомед теперь стал членом антиселевкидского союза, и даже его главою.
Чтобы обеспечить достижение своих целей, Никомед поступил хитро: он уступил Гераклее тот регион, которым владел его брат. Это, конечно, немедленно вызвало конфликт между жителями Гераклеи и Зипойтом; произошла кровавая битва. Город получил все, что хотел (как говорит Мемнон), но Зипойт, судя по всему, продолжал владеть частью Вифинии.
Гераклея использовала этот момент [320], когда македонское правительство находилось в сложном положении, а его вифинские соседи были расколоты, дабы расширить свою власть. Гераклейцы начали приобретать места, которые раньше находились под властью их города, но теперь вышли из-под нее, – Тиос, Киер, Амастриду. Не сказано, в чьи руки они попали, за исключением последней: городом правил какой-то Эвмен. Обычно считается, что этот человек был братом или племянником Филетера из Пергама, чей родной Тиос был одним из городов, вовлеченных в синойкизм Амастриды. Вскоре Тиос снова откололся и стал существовать отдельно [321]. В чьей власти теперь были Тиос и Киер, имели ли они своих собственных тиранов или повиновались Никомеду – мы не знаем; обычно считают, что имело место второе. В любом случае сейчас Гераклее удалось вернуть эти города, однако Эвмен, который, видимо, почему-то имел зуб против гераклейцев (может быть, он, как и Филетер, был сторонником Селевкидов?), отказался продавать Амастриду на каких бы то ни было условиях. Когда гераклейцы попробовали действовать силой, он предпочел передать город Ариобарзану, сыну царя Митридата [322].
Антиох не тратил времени зря, объявив войну северной лиге. Селевкидский флот появился вблизи Босфора, однако отряд жителей Гераклеи совершил против него маневр, и решительный результат достигнут не был. Однако теперь возникли и новые осложнения. Отчуждение между Антиохом и
