— Свершился суд небесный! — воскликнул Поль.
— Не знаю, сколько времени пробыла я без чувств, — продолжала свой рассказ Маргарита, — но, когда пришла в себя, в комнате было уже тихо как в склепе. Матушка и священник ушли, а возле постели отца горели две свечи. Я открыла пошире дверь и посмотрела на постель: она вся оказалась накрыта покрывалом, под которым, вытянувшись, лежал мой отец. Я поняла, что все кончено! От ужаса я не смела шевельнуться и в то же время страстно хотела приподнять покрывало, чтобы в последний раз поцеловать несчастного моего отца, пока его не положили еще в гроб. И все-таки страх победил! Леденящий, непобедимый, смертельный ужас заставил меня броситься из комнаты. Не помню, как спустилась по лестнице: ступенек я не видела, потом куда-то бежала по залам, по галереям и наконец по свежести воздуха поняла, что я уже в парке. Я бежала как безумная! Я помнила, как вы сказали, что должны быть здесь. Какой-то инстинкт… сама не понимаю, что это такое… что-то влекло меня в эту сторону. Казалось, за мной гонятся тени и привидения. На повороте одной аллеи… не знаю, в самом деле это было или только мне так показалось… я увидела матушку… всю в черном… Она шла бесшумно, как призрак. О, тут… страх дал мне крылья! Потом я почувствовала, что силы меня оставляют, и стала кричать. Я сделала еще несколько шагов и упала возле этих дверей… Знаете, я бы умерла, если б они не отворились, в таком я была смятении. Мне все казалось… Тсс! — сказала она вдруг шепотом. — Вы слышите?
— Да, да, — ответил Поль, задувая лампу, — кто-то идет; я тоже слышу.
— Посмотрите, посмотрите, — продолжала Маргарита, прячась за занавесом и закрывая им Поля. — Посмотрите… я не ошиблась. Это она!
Дверь отворилась; маркиза, вся в черном, бледная как тень, медленно вошла, прикрыла за собой дверь, заперла ее на ключ и, не видя ни Поля, ни Маргариты, прошла во вторую комнату, где лежал Ашар. Она подошла к его постели, как перед этим к постели мужа, только священника с ней не было.
— Кто там? — спросил Ашар, открывая одну сторону полога.
— Я, — ответила маркиза, отдергивая другую половину.
— Вы, сударыня? — воскликнул старик с ужасом. — Зачем вы пришли к постели умирающего?
— Предложить тебе договор.
— Чтобы погубить мою душу, не так ли?
— Напротив, чтобы спасти ее, Ашар, — продолжала она, нагнувшись к умирающему, — тебе уже ничего не нужно на этом свете, кроме духовника.
— Да, но вы не прислали мне вашего священника…
— Через пять минут он будет здесь… если только ты сам захочешь.
— Прошу вас, — пошлите за ним! — сказал старик умоляюще. — Но не теряйте времени… поспешите!..
— Но… если я примирю тебя с Небом, — продолжала маркиза, — согласен ли ты за это успокоить меня на земле?
— Что же я могу для вас сделать? — проговорил умирающий, закрывая глаза, чтобы не видеть эту женщину, чей взгляд леденил кровь в его жилах.
— Тебе нужен только духовник, чтобы спокойно умереть, а мне… ты знаешь сам, что мне нужно, чтоб я могла жить спокойно.
— Так вы хотите погубить мою душу клятвопреступлением?..
— Напротив, я хочу спасти ее прощением.
— Прощение?.. Я его уже получил.
— От кого же?..
— От того, кто один на свете мог простить меня.
— Значит, Морле спустился с неба? — спросила маркиза; ирония в ее тоне смешивалась со страхом.
— Нет, — ответил старик, — но вы забыли, сударыня, что у него остался сын.
— Так ты тоже его видел? — воскликнула маркиза.
— Да, — подтвердил Ашар.
— И ты все сказал ему?
— Все!
— А бумаги о его рождении? — тревожно спросила маркиза.
— Маркиз был еще жив. Бумаги здесь.
— Ашар, — воскликнула маркиза, бросившись на колени у постели. — Ашар, сжалься надо мной!
— Вы передо мной на коленях, сударыня!
— Да, старик, да! Я перед тобой на коленях прошу, умоляю тебя! В твоих руках честь одной из древнейших фамилий Франции, вся моя прошедшая, вся оставшаяся моя жизнь!.. Эти бумаги!.. Моя душа, мое сердце, а главное — мое имя, имя моих предков, имя моих детей! А ты ведь знаешь, что я вытерпела, лишь бы не было пятна на этом имени! Неужели ты думаешь, что я не женщина, что мое сердце никогда не испытывало чувств возлюбленной, супруги и матери? Но я долго боролась с ними и, наконец, заглушила их — все, одно за другим! Я на двадцать лет моложе тебя, старик; мне еще долго жить, а ты уже умираешь. Но посмотри на мои волосы: они белее твоих.
— Что она говорит? — прошептала Маргарита, отодвинув штору так, чтобы можно было видеть, что делается в другой комнате. — О Боже мой!
— Слушай, слушай, дитя мое! — сказал Поль. — Господь хочет, чтобы все раскрылось таким образом!..
— Да, да — шептал тем временем Ашар, — да, вы всегда сомневались в милосердии Господа, вы забыли, что он простил блудницу…
— Да, но, пока они не встретили Христа, люди хотели побить ее каменьями!.. Двадцать поколений уважали наше имя и почитали мою семью; а если б они узнали то, что, благодарение Богу, до сих пор мне удалось утаить от них… это имя покрылось бы позором и люди стали бы презирать и стыдиться его!.. Бог… да, я столько страдала, что он простит меня; но люди… люди неумолимы: они не прощают! Да притом, разве я одна подвергнусь их оскорблениям? Разве не стоят по обе стороны моего креста двое детей? А есть еще старший!.. Я знаю, он тоже мое дитя, как Эмманюель и Маргарита! Но разве я имею право сказать им, что он их брат? Ты забываешь, что в глазах закона он сын маркиза д’Оре, притом старший в семье, и, чтобы присвоить себе и титул и богатство, ему стоит только объявить свое имя. И тогда что же останется Эмманюелю — мальтийский крест? А Маргарите — монастырь?
— Да, да, — сказала Маргарита тихо, протягивая руки к маркизе. — Да, монастырь, где бы я могла молиться за вас, матушка.
— Тихо! Тихо! — сказал ей Поль.
— О, вы его не знаете, сударыня! — слабеющим голосом проговорил умирающий.
— Его я не знаю, но знаю вообще людей, — ответила маркиза. — У него сейчас нет имени — он может получить древнее благородное имя; у него нет состояния — он получит огромное богатство. И ты думаешь, что он от всего этого откажется?
— Да, если вы этого потребуете.
— Но по какому праву я могу этого от него требовать? — продолжала маркиза. — По какому праву я буду просить его пощадить меня, Эмманюеля, Маргариту? Он скажет: «Я вас не знаю, сударыня, я никогда вас не видел! Вы моя мать — вот все, что мне известно».
— Его именем, — с трудом произнес Ашар: смерть уже начинала леденить его язык, — его именем, сударыня, обещаю вам… клянусь… О Господи! Господи!
