«Сто семьдесят пять дивизий сосредоточено на советской границе. Наступление начнется по всему фронту 20 июня. Направление главного удара — на Москву. Ожидайте дальнейших сообщений. Рамзай».
В штабе японской контрразведки царил переполох Радиопеленгационные посты полковника Осаки перехватили сигналы радиостанции в районе, который, судя по получившейся схеме перехвата, находился в 30 километрах от берега. Осаки немедленно связался по телефону с японским адмиралтейством и попросил сообщить ему, какие корабли находятся в этом районе. Ответ был коротким и ясным: кораблей в этом районе нет. Это вполне объяснимо, так как Япония все еще не вела войны и выход в море рыболовецких судов и прогулочных яхт адмиралтейством не фиксировался.
В 30 километрах от берега Зорге приказал шкиперу возвращаться домой. В каюте Макс спрятал передатчик и прочитал ответ из Москвы: «Отлично исполнено. Информация принята своевременно».
За шесть недель до нападения Германии на Советский Союз Зорге предупредил, что это случится 20 июня. Он ошибся всего на два дня. Гитлер действовал точно по плану, и 22 июня немецкие войска на всем протяжении границы вторглись в Россию. Однако, не веря, что Япония откажется от возможности нанести удар одновременно с Германией, командование Красной Армии оставило свои лучшие войска на дальневосточных границах.
Макс и Анна Клаузен заняли свои места в зале театра Такарацука. Справа от Макса сидел «Серж». Во время спектакля Клаузен передал советскому разведчику тридцать роликов пленки. Это был последний контакт группы Зорге с иностранными представителями в Токио. Наступил конец всем поездкам для встречи со связными, тайным встречам с незнакомыми людьми.
Полковник Осаки, снова и снова изучая список подозреваемых лиц, как-то вычеркнул из него Мияги, но в верхней части списка по-прежнему оставались имена Зорге, Клаузена, Одзаки и Вукелича. Полковник решил, что настал момент лично познакомиться с Зорге. Он снял телефонную трубку и позвонил Мейзингеру в немецкое посольство.
Поздним июньским вечером Зорге пришел в клуб Фудзи, где японская знать и европейцы часто собирались, чтобы поразвлечься. О том, что произошло в этом клубе, Зорге на суде рассказал следующее:
«Войдя в зал клуба, я сразу увидел Мейзингера, который за одним из столиков беседовал с японским офицером. Со слов Мейзингера я знал, что это полковник Осаки. Дело в том, что я давно пользовался среди японцев репутацией человека, умеющего много выпить, не хмелея, и понимающего толк в женской красоте. Мейзингер говорил мне, что Осаки давно хочет со мной познакомиться, и вот этот случай представился.
Я быстро понял, что Осаки, как и все японцы, любит сакэ и увлекается женщинами. Ссылаясь на мою репутацию, японец поинтересовался, где я встречаю хорошеньких женщин, и сказал при этом, что в кабаре при клубе Фудзи можно увидеть одну из самых прекрасных танцовщиц. Свет в зале погас, и она появилась. Девушка была в маске, но стройность ее фигуры являлась достаточной компенсацией за то, что скрывала маска.
Не желая портить свою репутацию волокиты, я проявил повышенное любопытство и засыпал Осаки вопросами об этой девушке. Он сказал, что ее зовут Киоми, что она дочь влиятельного и богатого японца, девушка порядочная. Я внимательно выслушал Осаки, но усомнился в справедливости его последнего замечания».
Полковник Осаки остался очень доволен этим вечером. Он считал, что ему удалось нащупать слабое место у Зорге. Он понимал, что одних подозрений недостаточно, нужны прямые улики.
На следующий день Киоми была вызвана в штаб контрразведки к полковнику Осаки. Он напомнил танцовщице о ее долге перед императором и Японией. Киоми быстро согласилась выполнить все, что от нее требовалось.
Полковник подробно изложил ей свой план действий. Рихард Зорге, сказал он, подозревается в шпионаже в пользу США или России. Он легко увлекается женщинами и наверняка попадется в ловушку. Киоми должна была немедленно сообщить контрразведке, если заметит что-либо подозрительное в поведении Зорге или его знакомых. На этом разговор был окончен.
В течение трех следующих недель Зорге ежедневно бывал в клубе Фудзи и все время садился за один и тот же столик. Каждый вечер он посылал Киоми цветы и записки с приглашением вместе пообедать или поужинать. Киоми не принимала цветов и не читала записок. Но Зорге был настойчив. Киоми всегда танцевала рядом со столиком журналиста, но ни разу Зорге не видел ее лица — она была в маске. Однажды Киоми, как всегда, выступала в клубе, но увидела, что столик Зорге пустует. Девушка напугалась, что ее чрезмерная холодность заставит Зорге отказаться от своих попыток сблизиться с ней. Окончив танец, Киоми поспешила в свою уборную, чтобы побыстрее позвонить по телефону полковнику Осаки. Не успела она закрыть за собой дверь, как увидела, что в кресле, неподалеку от туалетного столика, сидит Зорге.
Взволнованно разглядывая друг друга, оба молчали. Несколько мгновений спустя Киоми подняла руки и медленно сняла маску. Зорге шагнул к ней и обнял девушку. Он сказал, что заказал обед в клубе, и Киоми приняла его приглашение.
После нападения Германии на Советский Союз важнейшая задача группы Зорге состояла в том, чтобы выяснить, намерена ли Япония вторгнуться в дальневосточные районы России с Маньчжурского плацдарма. Все остальные вопросы отошли на второй план. Командование Красной Армии не решалось перебросить войска Дальневосточной армии на Западный фронт, а только с помощью крупных резервов можно было надеяться остановить стремительное наступление немцев.
Зорге не мог выполнить эту задачу сразу. Японское правительство, несмотря на давление, оказываемое немцами, все еще не решалось вступить в войну. В этот напряженный период Одзаки и Мияги сосредоточили свои усилия на сборе информации о перебросках войск, производстве боеприпасов и ходе призыва в вооруженные силы. Благодаря этому Зорге сумел сделать вывод, что в результате первой мобилизации под ружье было призвано около одной трети призывных возрастов.
К этому времени Клаузен и Зорге превратились в настоящих «фанатиков-рыбаков», буквально каждый вечер выходивших на шхуне в море, чтобы вести радиопередачи. В их донесениях сообщались важные секретные сведения, собранные Мияги в разговорах с военнослужащими японской армии и флота, полученные Зорге и Одзаки из документов немецкого посольства или правления Южно-Маньчжурской железной дороги. Документы фотографировались Вукеличем, который, чтобы не вызвать каких-либо подозрений, стал неутомимым фотографом-любителем. Чертежи, поступавшие на фирму Клаузен, больше не интересовали группу, так как встречи со связными больше не проводились, а передавать по радио подобную информацию было бы трудно и небезопасно.
