— Ты ещё забыл про сплетни, интриги и демонстрацию своих нарядов и драгоценностей, — дополнил его тот.
— Ошибаешься, Василь! Я ничего не забыл. Просто сплетни, интриги и демонстрация своих нарядов и драгоценностей — ни что иное, как лицемерие, лесть и фальшь. Где ты видел интриги без лицемерия, лести и фальши? То же самое — сплетни.
— Это так. Но вот что касается драгоценностей, то они, как правило, настоящие.
— А это ещё неизвестно!
Раут, на котором прозвучал столь критичный диалог, происходил в июне 1854 года в петербургском доме Марианны Пилевской — польской подданной, устраиваемом по случаю её приезда в Россию. Сей дом, ещё не так давно находившийся в полуразвалившемся состоянии, она получила в наследство от своих российских родственников. Благодаря своим деньгам, госпоже Пилевской за весьма короткое время удалось восстановить дом и обставить его по своему вкусу. Впрочем, хорошим вкусом эта дама не отличалась, о чем свидетельствовали неудачно подобранные тона обоев, холодный интерьер комнат и массивная, дорогая, но какая-то неуклюжая мебель. Помимо хорошего вкуса, которым госпожа Пилевская не отличалась, она к тому же не блистала умом и манерностью, зато славилась своей лестью, подражанием за знатными особами и транжирством. Устраиваемый раут был под стать своей хозяйке — пышный, скучный, глупый. Во всяком случае так считал граф Владимир Вольшанский, который сетовал на своего друга, затащившего его сюда.
Графу Владимиру Вольшанскому на вид было от тридцати пяти до сорока лет. Он был строен, обладал приятной внешностью и прекрасными манерами. Черты его лица были правильными и утонченными: небольшие темно-карие глаза, прямой нос, невысокий лоб, среднего размера губы. Его черные волосы с едва заметной, легкой проседью были прибраны по моде того времени: укорочены на затылке и висках и уложены спереди.
Друг Владимира Вольшанского Василий Узоров был несколько моложе его. В отличие от Владимира, он был не так строен, обладал не такими прекрасными манерами и не такими правильными и утонченными чертами лица, но отличался большей жизнерадостностью, энергией и оптимизмом.
— И все же в подобных торжествах имеется и приятная сторона, возразил Узоров. — Где ещё можно увидеть столько прекрасных дам?
— Я уже вышел из того возраста, когда принято волочиться за дамами.
— Что за вздор! Сорок лет — самый расцветный возраст для такого мужчины, как ты: с титулом, богатством и положением. К тому же, ты уже пять лет как овдовел. Пора бы подумать если не о хорошей партии, то хотя бы о прелестной любовнице.
— Благодарю за совет.
В этот момент восторженно прозвучал голос хозяйки:
— О, княгиня! Как я рада вас видеть!
Взоры всех присутствующих обратились на вновь пришедшую особу, которую госпожа Пилевская назвала «княгиней». Утонченная и изящная дама лет тридцати — тридцати пяти, одетая по последней моде, подошла к госпоже Пилевской и приветственно наклонила голову.
— La mien cher![5] — не убирая своего сияющего восторга, сказала госпожа Пилевская. — Как всегда ослепительна, очаровательна и элегантна! Какая честь для меня видеть вас на своем рауте!
Марианна Пилевская была слишком щедра на всевозможные похвалы и лестные отзывы, которые порой бывали неуместны, лживы и вызывали раздражение. Но на сей раз её похвалы как никогда соответствовали действительности. Княгиня, действительно, была ослепительна, очаровательна и элегантна. Княгиня принадлежала к числу тех женщин, которые очень бережливо и заботливо относятся к своей внешности. Причем подобная бережливость и заботливость исходит не столько из желания нравиться, сколько из правил соблюдения чистоты, порядка, здорового образа жизни, привитых ещё с детства и усовершенствованных с годами. Таким женщинам удается обмануть время и замедлить ненавистный процесс увядания. А если при этом природа одарила их красотой, то эта красота к тридцати — тридцати пяти годам приобретает особую выразительность и оформленность. Именно такая красота наиболее, нежели незавершенная прелесть юности, привлекает мужчин. И именно такой красотой обладала княгиня. Она была стройной, хрупкой, но при этом не казалась слабой. Она свободно и грациозно передвигалась в своем неудобном, но очень красивом серебристо-синем платье с пышным и тяжелым кринолином. Ее черные волосы были аккуратно собраны в пучок и закреплены гребнем на затылке, и далее от этого пучка спускались вниз спирально завитые локоны. Ее драгоценности и прочие детали туалета были прекрасно и со вкусом подобраны к её наряду.
— Кто эта дама? — спросил граф Вольшанский у своего друга, не отрывая взгляда от княгини.
— Княгиня Ворожеева.
— Elle est belle![6] — отметил граф Вольшанский, не скрывая своего восхищения.
— Oh, oui![7] — вздохнул Узоров.
— Отчего сей неуместный вздох?
— Сказать откровенно, Вольдемар, мне не очень по душе твой внезапно разгоревшийся интерес к княгине. Едва она вошла, ты прямо-таки оживился.
— Ты меня удивляешь! Стало быть, тебе не по душе, что я оживился?
— Я бы предпочел, чтобы твоему оживлению способствовала не княгиня Ворожеева, а какая-нибудь другая дама, — сказал Узоров.
— А что не так в княгине? — удивился Владимир.
— Княгиня Ворожеева слишком сложная и непонятная женщина. Такие женщины, как она, усложняют нам жизнь и доставляют постоянные проблемы. А в твоей жизни было достаточно проблем с женщинами.
— Только с одной, — поправил Владимир. — И это совершенно другое. Помимо этих скудных и неубедительных доводов против княгини к тебя ещё что-нибудь имеется?
— Вообще-то, княгиня Ворожеева имеет безупречную репутацию и пользуется уважением. Кроме того, что она сложная и непонятная, она ещё независимая, целеустремленная, эксцентричная.
— Представь меня ей!
— Увы, не могу. Я сам не имел чести быть представленным ей.
— Однако для человека, не знающего её, ты достаточно знаешь о ней, заметил Владимир.
— Все, что я знаю о ней, я знаю от третьих лиц. Княгиня пользуется большой популярностью в светских кругах. Ни одна дискуссия не обходится без упоминания её имени. Сейчас я постараюсь вкратце рассказать тебе, с чем связана такая популярность княгини?
— Потом, — остановил его Владимир, который краем уха слушал его, а всеми остальными органами чувств наблюдал за княгиней. — Ты мне все расскажешь потом. И не вкратце, а во всех подробностях. А сейчас: воспользуюсь случаем, пока с ней рядом эта сорока, попрошу меня представить. Извини, Василь, я тебя покину ненадолго.
