случае я не принимал в расчет рек, которые в него впадают: пусть мой противник отведет реки, и тогда я приведу в исполнение то, что обещал.
Все удивлялись находчивости Ксанфа и стали восхвалять его ум, благодаря которому он с честью выпутался из такого затруднительного положения. Ученик Ксанфа признал себя побежденным и стал просить прощения у своего учителя, которого толпа проводила до его дома, выражая ему свой восторг громкими криками.
Существует масса анекдотов об Эзопе. Многие из них, конечно, искажены или прямо выдуманы, как, например, то, что будто бы Эзоп отличался страшным безобразием и уродливостью. Так, один ученый XVII столетия Боше де Мезирьяк в своей критике на труд Плануда – вероятно, Лафонтен не знал о существовании этого труда, хотя уже он и существовал в то время, когда французский баснописец выпустил свой сборник – очень строго судил о сочинении греческого монаха. Мезирьяк говорит, что он решительно не понимает, откуда Плануд мог выкопать, что Эзоп был уродлив и безобразен, так как об этом ничего не упоминается у древних авторов. Мезирьяк отвергает и то предание, что Эзоп был косноязычен [15]. «Не следует верить, – говорит автор, – всему тому, о чем рассказывает Плануд относительно того времени, когда Эзоп служил у Ксанфа; он влагает в уста этого фригийца такие дерзкие и бессмысленные слова, что знаменитого баснописца скорее можно принять за шута или скомороха, чем за серьезного философа. Я вполне уверен, что это все только пустая болтовня, которую Плануд выдумал для забавы детей».
Несмотря на всю суровость подобной критики, все же следует допустить, что Эзоп во все время, как он находился в услужении у различных хозяев, был их советчиком, высказывая им свое мнение под формою шутки; подобные советчики часто встречались в домах древней знати. Конечно, это была более высокая должность, чем должность обыкновенных шутов.
Вероятно, знаменитый баснописец именно и занимал подобную должность.
II
Домашние шуты в Средние века. – Шуты в домах вельмож. – Шуты в домах духовных лиц. – Празднество глупцов. – Бродячие шуты. – Атрибуты и одежда шутов.
Домашние шуты, развлекавшие древних греков и римлян, пережили и падение Западной Римской империи. Мы их встречаем в Средние века в замках, монастырях, при особах вельможи, аббата, епископа: такие шуты не вымирали, они продолжали существовать, несмотря на запрещения королей и духовенства.
Следует, однако, признаться, что в эти времена невежества, когда развлечением считалась или охота, или война, когда люди не видели никаких удовольствий и были погружены в мрак суеверий и невежества, которые тяготели над ними как тяжелое бремя, шуты, конечно, представляли собою некоторого рода развлечение; их всюду принимали, и они всюду являлись желанными гостями. В особенности женщины любили слушать шутов. Но действительно жизнь в замках была очень скучна и однообразна. Представьте себе один из этих громадных мрачных замков, которыми была усеяна почти вся Западная Европа; эти замки были окружены глубокими рвами, через которые проходили по подъемным мостам, высокие стены с массивными воротами возвышались вокруг всего здания, зубчатые башни замка виднелись еще издали, а под зданием находились ужасные подземелья. Конечно, жизнь за этими стенами казалась очень скучною и монотонною. Еще владелец замка имел кое-какие развлечения: он был занят охотою и войною, охранял свои владения, делал набеги на соседей или сам отражал их набеги; творил у себя в замке суд и расправу. Но что было делать его жене? В то время еще турниры не вошли в обычай, и развлечений не было никаких. Ей ничего не предстояло иного, как только взобраться на вершину башни и смотреть оттуда на окрестности. Но в то время и окрестности не представляли ничего особенного; все было так тихо и монотонно: горы и леса, реки и долины. Еще не было трубадуров, которые так хорошо умели воспевать крестовые походы; не являлся красивый рыцарь, который скакал бы во всю прыть по направлению к замку, прильнувший к шее лошади. Конечно, при таком отсутствии развлечений шут положительно являлся кладом: он умел и плясать, и скакать, выделывая такие уморительные прыжки: он пел песни смешные и забавные, играл на волынке или на флейте, знал столько загадок, поговорок, прибауток; рассказывал такие интересные сказки и побасенки; он один был причиною тому, что в этих громадных скучных залах замка раздавался веселый непринужденный смех. Шут всегда занимал более высокое место, чем собака, обезьяна или орлик, которых благородные дамы кормили из своих рук и которые служили им также развлечением.
Большей частью такой шут походил на Эзопа, каким его изобразил Плануд. Чем более он был безобразен и уродлив, тем большим успехом он пользовался; но чем более хозяева замка ласкали и баловали такого шута, тем более его ненавидели пажи и прислуга; но зато и шуты хорошо умели мстить за себя, выбирая и пажей, и прислугу мишенью для своих шуток и острот. Если какой-нибудь шут недостаточно хорошо знал свое ремесло, то ему давали учителя, который обязан был его усовершенствовать в этом искусстве. «Шут, живущий в знатном доме, – говорит Жакоб в своем «Рассуждении о шутах французских королей», – воспитывался с таким же старанием, с таким же трудом и такими же издержками, как и ученый осел… К нему приставлялся наставник… Он должен был заучивать прыжки, поговорки, прибаутки, песенки». Часто случалось, что если он дурно приготовлял свой урок, то его стегали ремнем и затем отправляли обедать на кухню вместе с поварятами.
Taкие шуты часто принадлежали к одному семейству, так как их ремесло переходило по наследству от отца к сыну; были даже целые династии шутов. Библиофил Жакоб, упоминая о Гийоме Буше, приводит при этом очень интересные подробности. Здесь идет дело об одном идиоте, появившемся на свет Божий».
«Этот слуга происходил из такого рода и из такой семьи, где все отличались глупостью и веселостью; кроме того, все те, которые рождались в этой семье, откуда происходил этот слуга, отличались также глупостью и оставались такими на всю жизнь; вся знать брала себе шутов из этой семьи, так что ее глава получал большие деньги». Подобное преимущество, конечно, унижает человеческое достоинство.
Некоторые из этих шутов были, однако, люди с сердцем. Под их плащом шута билось действительно прекрасное сердце; это же сердце точно так же, как и сердце их повелителей, разрывалось на части от страданий. Трибуле, которого изобразил Виктор Гюго в своей пьесе «Король забавляется», вовсе не похож на настоящего Трибуле, как это мы докажем в следующей главе; но он может сойти за бессмертный тип тех шутов, которых,
