и отваге своих не сомневался ни мгновения. А теперь вижу – хлопцы вдруг поняли, что есть большой шанс выжить и живыми домой вернуться…. Да и за собой замечаю это.
– Что именно? – Осторожно спросил подполковник.
– Да это самое. Понимаете, Николай Тимофеевич, пока шла заруба по всем фронтам – я о том, что будет после войны, вообще не думал. Потому как знал – шанса дожить до него у нас нет. Не та профессия…. Сколько наших групп кануло безвозвратно? И ни слуху, ни духу о них? За счастье было узнать, что погибли там-то и там-то… В феврале сорок третьего, когда я с Костенко впервые в поиск вышел – в нашем отделе семь групп было, пять в строю и две готовились. Сколько из них до сего дня в живых? Две, моя и Воскобойникова. И то…. У меня радиста убили, у Васи Воскобойникова – троих… Группу Ершова вместе с «дугласом» сожгли в небе над Познанью. Саню Галимзянова с радистом в Варшаве, почитай, что, на моих глазах положили. А в мае сорок четвертого? Две группы ушли и не вернулись, и что с ними, где их косточки белеют – никто не ведает…
– Ты это к чему ведёшь? – Подозрительно прищурившись, спросил Трегубов.
– К тому, товарищ подполковник, что трудно мне будет ребят на смерть отправить, коль случится такая нужда – сейчас, когда война на исходе… И им будет трудно мой приказ выполнить – зная, что не сегодня-завтра всё закончится….
Трегубов вздохнул.
– Понимаю тебя. Трудно. Но они – солдаты. А ты – их командир. Вот из этой простой максимы и исходи. А что хлопцы твои сдрейфят или приказ не исполнят – я не верю. О вашей группе в Разведупре легенды ходят. Трудно будет твоим, а тебе – во сто крат трудней. Но знаю я – задание вы выполните. Просто потому что это ещё на один день приблизит окончание войны – и я уверен, что хлопцы твои не хуже тебя или меня это понимают… – Подполковник глянул на часы, покачал головой и промолвил: – Заболтался я с тобой, а мне ещё отчёт в Москву подготовить. Давай к своим, надевайте личины жандармские, карты высадки изучите, проверьте ещё разок снаряжение и амуницию – и через три часа выходите, будет «студебеккер» с тентом от комендатуры, на нём на аэродром и отправитесь. На моём «додже» не годится, сам понимаешь, машина открытая…
– Некрасов, ты хотел Гитлера в плен взять?
Снайпер пожал плечами.
– Если бы был такой приказ – то почему бы и нет?
Савушкин усмехнулся.
– Ну, Гитлера не обещаю, а вот Власова взять живьём – только что приказано. И не просто живым, а целым и невредимым. Подполковник Трегубов в начале марта об таком задании говорил, сегодня всё подтвердилось.
В кубрике повисло тяжёлое настороженное молчание. Первым его прервал старшина, угрюмо спросивший:
– Шо, в Берлин летим?
Савушкин вздохнул.
– Если вам будет от этого легче – в этот поиск Николай Тимофеевич хотел с нами сам идти. Генерал Шерстнёв зарубил рапорт. Лично читал его резолюцию…. – Помолчав, уже другим, решительным и бескомпромиссным, тоном продолжил: – Задание такое – летим не в Берлин, летим в Судеты. Район Витковице. Десантируемся на парашютах вблизи фермы нашего человека, Вацлава Штернберка. Там разбиваем лагерь, и на шоссе Гёрлиц-Трутнов выставляем контрольно-пропускной пункт – как фельджандармы. Форма и документы есть, сейчас подвезут, будем облачаться. Есть сведения, что по этому шоссе передвигается Власов. Если он попадает в наши руки – ликвидируем всех сопровождающих, а самого Власова целым и невредимым сажаем в специально присланный самолёт. После этого задание считается выполненным, и мы можем или податься на северо-восток, в расположение Первого Украинского, или в каком-нибудь уютном домике на опушке дожидаться прихода наших.
Некрасов, покачав головой, проронил:
– Судеты – горы.
Савушкин кивнул.
– Горы. И прыгать будем ночью, других вариантов нет.
Лейтенант, глянув на своих товарищей, усмехнулся и промолвил:
– Надеюсь, никто не забыл, что мы в армии? И что идёт война? – И, повернувшись к Савушкину, спросил деловито: – На месте транспорт будет? Или придется пешком вверх-вниз шагать? Много не нашагаем….
– Не нашагаем. Трегубов утверждает, что на месте нам предоставят лошадей. Вот на них и будем по горам, по долам…. Кстати, Андрей, – обратился он к радисту, – У тебя как с конной подготовкой? В седле удержишься?
Радист улыбнулся.
– У нас на Ставрополье охлюпкой [5] все с детства ездят, лет с семи. В седле – это уже взрослые, лет с пятнадцати. – Помолчав, кивнул: – Удержусь.
Тут в дверь постучали. Савушкин бросил: «Входите!» – и на пороге показался незнакомый разведчикам старшина.
– Товарищ капитан, обмундировку немецкую вам?
– Нам.
– Тогда пусть ваши хлопцы спустятся к машине – мне одному всё не сдюжить дотащить.
Через несколько минут разведчики разбирали содержимое четырех узлов, наскоро свёрнутых из немецких плащ-палаток; кроме трех «шмайсеров» и одной СВТ вкупе с цинком автоматных и коробкой винтовочных патронов – там нашлось семь комплектов офицерской и унтер-офицерской полевой формы вермахта, металлические горжеты фельджандармерии, десяток головных уборов – кепи, пилотки и фуражки, а также полевые сумки, ранцы, лопатки, портупеи, подсумки с магазинами, два хороших цейсовских бинокля в футлярах, и отдельно – пять советских десантных цигейковых курток. Последнему очень обрадовался Чепрага.
– О, это правильно! А то в немецких шинелях ночью в горах задубеем.
Лейтенант, достав из груды барахла аккуратно свёрнутый пакет – развернул его и, быстро осмотрев лежавшие там документы, улыбнулся:
– Товарищ капитан, вы теперь гауптман Шнейдеман. Карл Отто. Из Кюстрина. Даже возраст совпадает!
– Пойдёт, – кивнул Савушкин, и спросил: – Ты кем записан?
– Обер-лейтенант Ганс Генрих Штаубе. – Внимательно всмотревшись в свою солдатскую книжку, Котёночкин разочарованно произнёс: – Годы рождения не те. Он меня на семь лет старше….
Савушкин махнул рукой.
– По горам недельку побегаешь на подножном корму – живо постареешь. Раздай хлопцам документы.
Котёночкин открыл следующий зольдбух, глянул на фото – и промолвил:
– Сержант Костенко – обер-фельдфебель Циммерман, Дитмар, из Лейпцига.
– Пойдёт, – буркнул старшина и забрал свою солдатскую книжку.
– Сержант Некрасов – обер-ефрейтор Штольц, Карл Иероним.
– Разжаловали, стало быть… – с этими словами снайпер забрал свой документ.
– Сержант Чепрага… Хм… Унтер-офицер Альбрехт Теодор фон Герцдорф-унд-Ратенау. Ни черта себе….
– Ого! – присвистнул Костенко.
– Ишь ты, фон-барон… – Хмуро бросил Некрасов.
Савушкин, едва заметно улыбнувшись, промолвил:
– Ну а что вы удивляетесь? Да, дворянин, на унтер-офицерской должности…. Не всем же немецким аристократам генералами или офицерами служить, должны быть и белые вороны. Вот наш Андрей и есть такая белая ворона…Если бы он ещё и по-немецки
