Тем временем награды были розданы, дамы поднялись под навес своей ложи, а герольды затрубили, оглашая завершение турнира, длившегося три ярких, насыщенных дня. Причем зрители и участники тут же стали покидать ристалище, ибо начинавшиеся на рассвете состязания каждый раз затягивались, и в итоге все испытывали неудобство из-за изнуряющей влажной жары, донимавшей северян в Акре.
Король Ричард со свитой и дамами одним из первых поскакал к воротам в городской стене. За ними двинулись остальные, и в проеме, как всегда, произошло столпотворение из крестоносцев, торопящихся укрыться от жары под каменные своды. Уильям де Шампер предпочел не толпиться со всеми у арки ближайшего въезда между башнями, а, объехав мощные укрепления Акры по периметру, направился к отдаленным Патриаршим воротам. Одновременно он бросал взгляды и в сторону видневшейся в солнечном мареве вдали горы Кармель, гадая, скоро ли оттуда прибудут его лазутчики.
– Мессир де Шампер! – услышал он оклик позади себя.
Его догонял король Иерусалимский Гвидо де Лузиньян, которого сопровождали четверо рыцарей в доспехах, – не слишком достойная свита для монарха, но, учитывая, что у Гвидо была подмоченная репутация, хорошо уже, что он мог позволить себе хоть это.
Гвидо ехал на поджаром золотистом жеребце, облаченный в легкие светлые одеяния, а его голову по восточной моде покрывал белый тюрбан, из-под которого выбивались длинные светлые локоны. Гвидо был красавцем, немудрено, что некогда его выделила среди окружающих наследница Иерусалимского престола Сибилла, благодаря браку с которой Гвидо и получил корону. Но позже он проиграл битву при Хаттине, где полегло воинство крестоносцев, а сам он попал в плен. Со временем Саладин отпустил Гвидо, но в его королевских полномочиях уже многие стали сомневаться. И хотя Лузиньян был последним из монархов Святой земли, помазанным в Храме Гроба Господня, его права еще более пошатнулись после смерти королевы Сибиллы и после того, как вторая из наследниц Иерусалимского престола – Изабелла – стала супругой Конрада Монферратского, героя защиты от мусульман приморского Тира. Теперь уже Конрад заявил свои права на трон еще не освобожденного от неверных Иерусалима. Это привело к ссорам в воинстве христиан, в то время как силы сарацин все более сплачивались вокруг султана Саладина. К тому же Конрада вызвался поддержать король Франции Филипп, в то время как Ричард взялся отстаивать права на корону для Гвидо де Лузиньяна, его вассала в анжуйских владениях Плантагенетов [8]. В конце концов спорящие стороны пришли к компромиссу: Гвидо де Лузиньян оставался королем Иерусалима на срок его жизни, но наследником считался Конрад Монферратский, даже в том случае, если Гвидо вступит в новый брак и у него будут дети. С этим все согласились, ибо понимали, что влияние Гвидо держится на расположении к нему главы воинства крестоносцев – Ричарда Львиное Сердце. Особым уважением Гвидо не пользовался, и в его свиту вступали только местные уроженцы – христиане-пулены. На флаге, который нес сейчас знаменосец Гвидо, был изображен не герб королевства Иерусалимского, а герб Лузиньянов – алый вздыбленный лев на лазурно-серебряном поле.
– Ваше Величество, – склонился в седле де Шампер, приветствуя подъехавшего Гвидо.
– Нам надо переговорить, мессир Уильям, – негромко произнес король Иерусалимский. – И чем скорее, тем лучше. Вы обязаны сейчас прибыть в орденский Темпл? Нет? Тогда я бы попросил вас проехать в мою резиденцию.
Бок о бок они миновали Патриаршие ворота и двинулись по раскаленным от жары улочкам Акры. Причем Шампер отметил, что знаменосец Гвидо чуть поотстал, пропустив вперед сопровождавших маршала храмовников. Что это – учтивость или желание подчеркнуть, что пулены Лузиньяна признают значимость рыцарей в белом с алыми крестами? То, что знаменосец Гвидо был из пуленов, можно было определить по его гербу на котте [9]– оливковая ветвь на светлом поле. Такие изображения могли быть только у местных уроженцев. Еще Шампер отметил, что, в отличие от своего короля, пулен был в полном воинском снаряжении: кольчуга, оплечье, на голове плоский шлем с носовой пластиной, затенявшей лицо, а его кольчужный клапан, как в бою, был поднят едва ли не до кончика носа. В таком облачении лица́ знаменосца не рассмотреть. И чего он так вырядился по жаре, если не принимал участия в состязаниях? Но почти так же были одеты и другие охранники Гвидо. Может, местные пулены не столь восприимчивы к жаре? Вон знаменосец спокойно едет себе среди раскаленных на солнце каменных стен, лишь на миг взглянул на обернувшегося к нему маршала – глаза у него были голубые, насколько можно судить под затенявшим его лицо ободом шлема. Больше на Шампера знаменосец не смотрел, ехал с опущенными глазами да поглаживал гриву своего высокого саврасого коня.
Резиденция короля Гвидо располагалась неподалеку от королевского замка, где ныне проживал со своим двором Ричард Львиное Сердце. Особняк Гвидо был богат и комфортабелен: проходя по анфиладе затененных ажурными решетками покоев, Уильям оценил царящую тут прохладу, журчащий струями фонтан, оглядел изысканную мебель с инкрустациями ценных пород дерева, облицованные мрамором стены с узорчатой мозаикой, вдоль которых стояли удобные низкие диваны, обтянутые гладким шелком.
Гвидо сбросил свою легкую накидку, снял тюрбан и самолично налил гостю прохладного шербета [10]в высокий бокал красноватого сидонского стекла.
– У вас тут уютно, – отметил тамплиер, удобно откидываясь на обтянутый лимонно-желтым шелком валик дивана.
Он помнил, сколько было шума, когда на этот особняк вместе в Гвидо заявил свои права герцог Леопольд Австрийский. Гвидо настаивал, что это здание уже занято его людьми, но Леопольд и слышать ничего не желал. По его приказу воины-австрийцы установили на крыше флаг своего герцога с черным орлом, но в дело вмешался король Ричард и повелел сбросить австрийское знамя. Тогда это многих возмутило, дело едва не дошло до вооруженной стычки, и тамплиерам пришлось приложить немало усилий, чтобы уладить ситуацию без крови. Но Леопольд все равно был в гневе, намеревался даже уехать, и позже Ричарду пришлось попросить у него прощения. Но теперь Уильям понимал, что за такую резиденцию стоило потягаться. Какая роскошь! Какое чисто восточное великолепие! Правда, выведенные вдоль фризов вязевые письмена скорее еврейские, нежели арабские, насколько он мог судить.
– Какое у вас дело ко мне, Ваше Величество?
Гвидо жадно выпил полбокала освежающего шербета. Его золотистые локоны вспотевшими прядями прилипли ко лбу над плавно изогнутыми темными бровями.
