На голубоватых экранах индикаторов появились вспышки – светящийся пунктир чертил едва заметную, дрожащую линию, быстро уходившую на северо-воаток.
Не дойдя до Дилжана, самолет резко повернул на север.
Части наблюдения считывали данные на командные пункты и, передавая «гостя» от пункта к пункту, ждали приказа.
Обойдя Тбилиси с запада, не снижая высоты, самолет прошел над небольшим, потонувшим в садах городком Каспи, изменил курс, и, временами снижаясь до пяти – восьми тысяч метров у Крестового перевала, полетел вдоль Военно-Грузинской дороги.
Севернее Дарьяльского ущелья он вышел на чистый запад и пошел вдоль малонаселенного Кавказского хребта.
Под крыльями самолета проплывали скрытые туманной дымкой, сверкавшие под луной ледники и оснеженные вершины Шхары, Джоражбы, Чатын-тау, а он, опускаясь и снова набирая высоту, точно играя, шел и шел к морю.
Докладывая о движении загадочного «визитера», проходившего такой пустынной, безлюдной дорогой, службы наблюдения отметили, что за Марухским перевалом самолет снова изменил курс на северо-восток и начал снижаться… У Армавира он опять резко взмыл вверх, свернул на запад-юго-запад и, продолжая снижаться, на приглушенных моторах пошел в сторону моря.
Странный зигзагообразный маршрут с тщательными обходами крупных населенных пунктов, частыми снижениями и подъемами, видимо, подходил к концу. А команда «продолжать наблюдение» не менялась.
Каждый раз, когда самолет приближался к земле, наземные станции получали приказ прочесать местность, и в розыск возможных парашютистов включались органы государственной безопасности, милиция и население, но сообщений о задержании подозрительных не поступало.
Под крыльями лазутчика теперь лежала холмистая местность, по мере приближения к побережью переходившая в горы с густыми лесами, ущельями, бурными реками и редкими селениями. В семидесяти-восьмидесяти километрах от Адлера самолет сделал два круга над Кавказским заповедником и, теперь уже набирая высоту, снова пошел к морю…
С пограничных аэродромов на перехват поднялись истребители… Через короткое время далеко в вышине глухие пушечные удары заглушили гул моторов, темное беззвездное небо прочертили трассирующие снаряды и пулеметные очереди, замигали огни вспышек, потом раздался далекий взрыв, факелами осветивший небо, и все стихло.
И только высоко-высоко висела яркая, любопытная луна да слышался рокот моторов – истребители не уходили с поля боя…
В последние дни мысль полковника Агапова все чаще и чаще возвращалась к найденному в «Национале» фотоаппарату.
Проверка показала, что за последние шесть месяцев ни один из иностранцев там не был. Предположение, что снимки произведены кем-то из работников объекта, проверялось, но пока результатов не дало. Кто же фотографировал?..
– Разрешите? – отворив дверь, спросил офицер.
– Входи, входи, Владимир Петрович! Что скажешь? – не поднимая головы, спросил Агапов.
– Плохо дело, Михаил Степанович.
– Как плохо? Шофера такси опросили?
– Так точно. Он заявил, что пассажир сошел, не доезжая Сретенских ворот, и вошел в подворотню углового дома 22/23 по Рождественскому бульвару.
– Дом проверил?
– Да. Но там его не оказалось. Видно, хитрый парень, заметал следы.
– Может быть, приезжий? Временно остановился у кого-нибудь?
– Его и не было в этом доме, – уныло ответил Смирнов.
– Что дальше делать думаешь, капитан? – насупился Агапов.
– Сейчас интересуюсь соседними домами.
– Ну, а если и там не будет?
– Прощаясь с Гутман, он крикнул «до завтра». Встретятся – тогда узнаем.
Агапов покачал головой:
– Плохо, плохо работаем, капитан. Даром хлеб едим. За такую работу наказывать надо, крепко наказывать.
– Придется. А жаль, ребята хорошие. Такого никогда не было. Отдыхать отказались пока не найдут.
Смирнов подошел вплотную к столу и тихо попросил:
– Разрешите сориентировать аппарат? Приметы есть, пусть посмотрят.
– С такими, брат, приметами в Москве тысяч сто людей.
– А помните Серого? Данные были почти такие же, а взяли.
Видимо, это убедило.
– Ну, если встреча сегодня не состоится – согласен, но только в радиусе Сретенки. И так, чтоб никто ничего не заподозрил. Понятно? – Агапов сердито постучал карандашом по столу.
– Есть, чтобы не заподозрили, – ответил повеселевший Смирнов. – Разрешите идти?
– Иди, только помни – сорок восемь часов сроку.
Когда за Смирновым закрылась дверь, Агапов задумался, мысль его снова вернулась к найденному фотоаппарату. Последнее время любознательный иностранец, названный им «Веселым», все больше и больше интересовал его. Он действительно был веселым, этот уже немолодой, лысеющий брюнет с длинным носом, в роговых очках с несвойственной его возрасту прыткостью. Сидя за рулем своего нового восьмицилиндрового форда, со всегда залепленным грязью номером, он успевал за день отмахать не одну сотню километров, появляясь в самых неожиданных местах. Особенную любовь проявлял этот Кемминг к ресторанам и пивным, которые посещал ежедневно по нескольку раз. Умел подсесть к незнакомым, особенно подвыпившим, завести беседу. Порой можно было подумать, что посещение этих мест – его единственное занятие, хотя официально был помощником военно-воздушного атташе заокеанской державы. Но ходил и пешком. Как-то, слегка пошатываясь, он вышел из «Америкен-хауза», прошел по набережной и, видимо устав, сел в такси. В пути, разговаривая с водителем-женщиной, вел себя бестактно, что заставило ее насторожиться. Вопросы, которые он задавал, не отличались оригинальностью. В конце поездки, на хорошем русском языке, с характерным для иностранца четким окончанием слов, предложил встречаться и информировать его о жизни советской столицы и, хотя женщина не курила, сунул ей пачку «Кэмел». Женщина внимательно посмотрела на пассажира, пожала плечами и ничего не ответила. Эта пачка сигарет вместе с заявлением женщины сейчас лежала в сейфе у Агапова, напоминая об очередной глупости «дипломата».
Вообще этот, с позволения сказать, разведчик вел себя неумно. Видимо, чувствуя непродолжительность своего пребывания в «дружественной стране», торопился и делал глупости.
«А пленка? – спросил себя Агапов. – Как оказалась у него катушка? Ведь он же не выезжал из города. Значит в ресторане был кто-то передавший ему аппарат с пленкой, и этот момент нами не был зафиксирован!»
У Агапова постепенно крепло убеждение, что за спиной этого человека стоял и действовал другой. Более умный и осторожный, отводящий внимание его, Агапова. Возможно, Кемминг – «болван», агент, заранее обреченный на провал, для того, чтобы уцелел и мог продолжать «работать» другой, более опасный. Или?.. Или?.. А Гутман? «Значит противник жертвовал и ею? – снова спросил себя Агапов и, подумав, ответил: – А чем они рискуют, что знает она?»
