Де Фо также рассказал мне, что после завоевания Константинополя Бонифаций стал обладателем великой реликвии — нерукотворного образа Господа нашего Иисуса Христа, который хранился в сокровищнице ромейских базилевсов. Реликвию эту он завещал ордену Храма. Ее и вывозил мессир из Константинополя, и сейчас она здесь, рядом с нами.
Мессир уже оправился, и рана его зажила, так что через несколько дней мы продолжим свой путь. Не ведая, как сложится моя судьба, я решил доверить бумаге то, что видел и слышал, в назидание потомкам. Чтобы записи эти не стали достоянием врага, я пишу их на родном языке, который неведом живущим здесь грекам да латинам».
Дмитрий, стараясь не шуметь, свернул рукопись, и тщательно упаковав в просмоленный кусок парусины, спрятал ее в тайник. Он не видел, что за ним наблюдает притворявшийся спящим раненый тамплиер.
…по народным поверьям, клад легко поддается освобождению из-под опеки дьявола и дается в руки чаще всего людям некорыстным и готовым поделиться с ближним.
Шамарин B. C. «Справочник кладоискателя»
Граница византийской провинции Фракия и королевства Фессалия. Река Марица. Развалины Мосинопольского командорства тамплиеров, 1261 г.
Почти не шевеля крыльями, лунь парил вдоль русла реки. Его охотничьи угодья простирались от излучины почти до устья, а вправо и влево — до границы заболоченной поймы. Высматривая раненую, больную или просто зазевавшуюся рыбу, лунь не забывал окидывать взглядом окрестности, отмечая, где в морском заливе ставят сети рыбаки, где крестьяне выгоняют на пастбище овец, а где всадники выехали на кабанью охоту.
Внезапно лунь заметил шевеление на вершине холма. Он набрал высоту и сделал круг над каменными развалинами на вершине. Зрение его не обмануло — среди камней молодая ласка охотилась на мышь. Ласка была весеннего помета, ей было от силы месяца четыре, и это была ее вторая в жизни самостоятельная охота. Она замерла над норой, ожидая, когда пугливая полевка хоть на полкорпуса высунется наружу, и по неопытности потеряла бдительность. Лунь во мгновение ока сложил крылья, и бесшумно спикировал вниз.
Почти над самой землей хищная птица выставила вперед когти и с шумом расправила крылья. Ласка опомнилась слишком поздно — она пискнула и метнулась в бок в поисках спасения, обреченно наблюдая за тем, как небо закрывает огромная тень. В этот самый момент одна из каменных плит рядом с ней зашевелилась, и с шумом поехала в сторону, открывая путь к спасению. Ласка не разбирая дороги, ринулась в темноту, а раздосадованный лунь заложил крутой вираж, и в несколько мощных взмахов вернулся к облету.
Хорошо замаскированный люк раскрылся до половины. Дмитрий осторожно выглянул наружу, осмотрелся по сторонам, убедился, что вокруг нет ни души и помог выбраться из убежища своему спутнику.
Дмитрий, бывший наемник латинского императора Балдуина, после того, как Константинополь отвоевали греки, был брошен своим хозяином на произвол судьбы. Опасаясь мести гвардейцев Михаила Палеолога, он попросил убежища у тамплиеров, и приор Романии и Мореи, Ронселен де Фо, принял его на службу. Но на Эгнатиевой дороге на отряд де Фо, движущийся в Фивы, напали генуэзцы. Из всего отряда уцелели только Дмитрий и де Фо. Приор был ранен в плечо арбалетной стрелой, но перед тем как потерять сознание, объяснил Дмитрию дорогу к развалинам бывшего командорства, где сохранилось тайное убежище. Там они и спрятались от погони.
На двенадцатый день вынужденного сидения в подземелье де Фо поправился настолько, что вполне мог ехать верхом без посторонней помощи. Разбойники, так и не напавшие на их след, как осторожно выяснил Дмитрий, поднимаясь иногда на поверхность, пометавшись дня три по окрестным деревням, давно убрались в сторону Константинополя. До ближайшей деревни, где можно было купить лошадей, был день пути.
Солнце было в зените, когда они выбрались, наконец, на древнюю римскую дорогу и размеренно зашагали, по остаткам брусчатки, ведя попутно разговор.
— Мессир Ронселен, — вновь задал давно мучившие его вопросы Дмитрий, — а почему орден все это время держал Плащаницу в обреченном Константинополе? Ведь ее пришлось так спешно и с таким риском оттуда забирать? А если бы мы с вами не ушли от засады? И что теперь с ней делать? И зачем вы забрали голову короля Фессалоник из могилы?
— А где по-вашему держать погребальный покров Господа, сир рыцарь? — с обычной своей ехидцей задал встречный вопрос де Фо, — замки в Святой Земле, принадлежащие ордену, постоянно находятся под угрозой захвата. Надежен лишь Кипр, но путь к нему неблизок, и полон опасностей. Европа, конечно, имеет свои преимущества, но там почти нет наших боевых отрядов, и случись что, реликвию некому будет защищать. Вот капитул и принял решение десять лет назад — оставить все пока как есть, и не доверять Плащаницу превратностям морского и сухопутного пути. Тайники у нас везде устроены надежные.
Останки короля Бонифация де Монферрата я взял с собой для того, чтобы по его завещанию, оставленному братьям Суассонского монастыря, похоронить в одном из главных храмов ордена — скорее всего в лондонском Тампле.
Купив в ближайшем селении трех недорогих крестьянских коней, и оседлав их, де Фо и Дмитрий отправились в сторону Фессалоник, откуда их путь лежал на полуостров Пелопонесс, в последнее государство франков на греческих землях — Морею.
Историю этой страны Дмитрий, служивший при дворе латинского императора, знал очень хорошо. Еще при жизни Бонифация де Монферрат несколько франкских нобилей, под рукой нового короля захватили у греков Центральную Грецию и полуостров Пелопонесс, и создали два герцогства.
Новые франкские владения получили неизвестно откуда взявшееся название Морея, а возглавили их племянник шампанского маршала, Жоффруа де Виллардуэн и приближенный к Бонифацию бургундский барон Оттон де ла Рош. Они принесли Бонифацию вассальную присягу, и получили от нового сюзерена титулы — Виллардуэн — князя Ахайского, а де ла Рош — герцога Афинского.
Князь и герцог, а затем и их наследники оказались мудрыми правителями. Они не допустили разорения земель и примирили греческое население с новыми франкскими сеньорами. Земли хорошо управлялись и процветали.
Морейские князья имели огромные доходы в 100 000 византийских иперпиров в год, из которых 22 000 отправлялись на поддержание Константинопольского императора. Бароны Мореи были знамениты на всю Европу, а двор Виллардуэнов являл пример рыцарской доблести и куртуазности.
