Он с энергией произнес последние слова, но вскоре голова его опустилась на грудь.
— «Save the king!» — прошептал он. — Роковой девиз, которому я служу вот уже семь лет. Спасти короля! Да, когда справедливый король борется против измены, тогда эта благородная роль! Я с радостью бросился бы между умирающим Ричардом и победителем Кромвелем. Но разве отечество не предпочтительней даже короля? Безумие ли это или героизм; дать погибнуть своей стране, чтобы поддержать проклятое небом дитя?
Он сжал руками свой пылающий лоб и упал на колени перед распятием, висевшим на стене кельи.
— Боже мой! — страстно вскричал он. — Просвяти меня или дай мне право, не сделавшись клятвопреступником, способствовать разорению Португалии!
Балтазар остался неподвижно на прежнем месте. Он смотрел на монаха с почтением, смешанным с печалью.
Монах долго стоял перед распятием. Видно было, что в нем происходила жестокая борьба, потому что время от времени он весь вздрагивал, тогда как его бледные щеки то и дело покрывались краской.
Когда он поднялся с колен, то из груди его вырвался громкий вздох облегчения или, может быть, сожаления. Он сложил руки и сказал медленным и торжественным голосом:
— Спаси, Боже, португальского короля! Я поклялся, и моя жизнь принадлежит королю.
Без сомнения, Балтазар надеялся на другой результат, потому с огорчением махнул рукой.
— Сеньор, — сказал он, — вы не все прочитали.
Подняв письмо, брошенное монахом на пол, он развернул его и подал монаху.
Последний бросил взгляд на приписку, но едва пробежал первые строки, как брови его сильно нахмурились.
— Донна Изабелла! Похищена! — воскликнул монах. — Клянусь Богом, этому не бывать!
Он снова стал ходить по келье широкими шагами. Все его мучения, казалось, возвратились к нему. Но на этот раз борьба была непродолжительна. Другое сильное чувство явилось на помощь патриотизму и помогло ему одержать победу.
— Этому не бывать! — с волнением повторил монах. — Борьба скоро начнется. Я буду один против многих, мне нужно знамя… Пусть этим знаменем будет Португалия! Что значит один человек, когда дело идет о целом народе?
Остановившись перед Балтазаром, он спросил:
— Кто должен похитить королеву?
— Королевский патруль.
— Я догадываюсь. Мне показалось, что в приемной Фэнсгоу, когда я выходил от него, был этот плут падуанец.
— Падуанец остался у милорда заложником… Солдатами будет руководить другой.
— Кто другой?
— Секретарь милорда.
Горькая улыбка мелькнула на губах монаха.
— Сэр Виллиам? — переспросил он. — И ты убежден, что это вымышленное имя, за которым скрывается совсем иная личность?
— Убежден!
Монах сел и, взяв лист бумаги, написал:
«Я требую от министров его величества короля Англии отозвать лорда Ричарда Фэнсгоу, который виновен в измене против короля, нашего повелителя, ибо он предоставил у себя убежище преступнику, изгнанному из государства королевским указом.
Дано во дворце Алькантары, и так далее.
Первый министр дона Педро, короля».
Монах сложил бумагу и вложил ее в конверт, в котором находилось прежде письмо Фэнсгоу. Затем он посмотрел на адрес и, не найдя нужным изменять его, запечатал конверт своей печатью.
Все это время Балтазар был совершенно спокоен.
— Ты можешь отвезти это письмо капитану Смиту, — сказал ему монах.
Балтазар поклонился и вышел, слепо повинуясь, как невольник сераля2.
Оставшись один, монах снова перечитал письмо Фэнсгоу; потом подошел к двери своей кельи, но прежде, чем выйти, он развернув письмо, оторвал post-scriptum, касавшийся Изабеллы.
— Это наше личное дело и останется между милордом и мной, — прошептал он, улыбаясь из-под густой белой бороды. — Графу Кастельмелору нет надобности знать наши тайны.
Затем, подойдя к своей постели, он вынул из-под изголовья короткий кастильский кинжал, черный и острый, как жало змеи. Спрятав это оружие под рясу, он оставил, наконец, келью.
Луи Суза, граф Кастельмелор, был в это время в апогее своего могущества.
Альфонс был буквально его рабом и действовал только по его воле. Это продолжалось уже семь лет. С первого же дня он потребовал от короля постыдной и жестокой жертвы — подтверждения королевским указом изгнания Конти Винтимиля, выброшенного из Лиссабона народом. Это требование могло и погубить его, но в то же время удача сразу утверждала его могущество. Альфонс, не любивший никого, подписал, не поморщившись, указ об изгнании своего прежнего фаворита, говоря, что у этого шалуна графа очень странные фантазии.
Одержав эту победу, граф почувствовал свою силу и не боялся злоупотреблять ею; он стал настоящим королем Португалии.
Его отель, или лучше сказать дворец, старинное королевское жилище, которое он восстановил с большими издержками, стоял на площади Камно-Граде. Внутренняя его отделка много превосходила своим великолепием дворец Альфонса, и в Лиссабоне говорили, что Кастельмелор хотел превзойти роскошь Парижа и заставить забыть знаменитый кардинальский дворец.
Толпа придворных теснилась во всякое время в этом роскошном доме. Альфонс был самый первый и постоянный посетитель. У него были даже свои комнаты в отеле Кастельмелора, и самая лучшая комната, после комнаты графа, носила название комнаты короля.
В тот день, когда происходили только что описанные нами события, и в то самое время, когда монах оставлял свой монастырь, король давал аудиенцию в отеле Кастельмелора. Весь двор собрался там.
Тут были и лорд Ричард Фэнсгоу, и дон Цезарь Одиза, маркиз де Ронда, испанский посланник, и Аларкаоны, и дон Себастьян Менезес, и еще несколько дворян, вошедших в близкие сношения в Кастельмелором. Затем шли мещане, занимавшие дворянские должности, потому что в этом отношении, несмотря на свою гордость, Кастельмелор принужден был последовать примеру Конти.
Между всеми этими придворными только некоторые осмеливались носить на шляпах микроскопическую звезду рыцарей Небесного Свода. Этот орден совсем не пользовался расположением графа, и лучшие дни его, казалось, уже прошли.
Альфонс, напротив того, оставался геройски верен старой затее. Он горько, при всяком случае, сожалел о прекрасных охотах, которые он вел по ночам в своем добром городе Лиссабоне и постоянно занимал своего фаворита, умоляя его хоть раз устроить это удовольствие. Но Кастельмелор под разными предлогами избегал исполнения этой просьбы. Он знал, с одной стороны, что королевский патруль не любит его, и не хотел, чтобы его влияние снова возродилось. С другой стороны, ему было известно о глухом и угрожающем брожении, царствовавшем в народе. Искра могла зажечь страшный пожар. Кто знает, может быть, в настоящем положении дел, на веселые крики королевской охоты ответил бы страшный вопль всеобщего возмущения!
