На последних полутора страницах Шарлотта фон дер Рекке просила Катерину Ивановну сообщить, какое впечатление произвел Калиостро в Петербурге и представлен ли ко двору?
Приложенное письмо Калиостро к Шарлотте было написано на итальянском языке, причем его многочисленные ошибки «негодной орфографии» были тщательно подчеркнуты. Письмо начиналось обращением: «Любезная дочь и сестрица!» – и оканчивалось: «Ваш навсегда, сердечно вас любящий». В письме Калиостро напоминал о своей «братской любви». Но особенно настаивал: «Молчание может наставить вас на истинный путь этих савских жен и соединить небесной славой». В некоторых частях письма он переходил в обращении на второе лицо и уверял: «Я всегда тот же для тебя». Между прочим поручал от его имени облобызать всю ложу, «и особенно вашего дорогого батюшку, и матушку, и сестрицу, и скажите, что в скором времени надеюсь лично заключить их в свои объятия и насладиться приятной беседой». О себе Калиостро говорил туманно, что видит себя окруженным опасностями, горестями и неприятностями.
Итальянское письмо Калиостро произвело сильнейшее впечатление на госпожу Ковалинскую. В большом волнении, вне себя, она то порывалась идти, то опускалась в кресло изнеможенная.
– Я потребую у него объяснения! Я потребую у него объяснения! – только и могла она произнести.
– Вы видите, что составленное мною мнение о нем близко к истине, – сказала Катерина Ивановна. – Будьте же осторожны. Сей заезжий магик простирает далеко свои планы. А теперь я должна проститься с вами.
– Я потребую у него объяснения! Я потребую у него объяснения! – повторяла госпожа Ковалинская вне себя.
Как женщина, она имела достаточную причину волноваться. За ее корсажем покоилось треугольное письмецо графа Калиостро, полученное ею накануне со специально прибывшим с ним Казимиром. Оно было тоже написано на своеобразном итальянском наречии, с той же орфографией, так же начиналось и оканчивалось, так же говорило о «братской любви», так же рекомендовало молчание «савских жен», наконец, магик в нем развивал план нового союза с участием «сестриц», основательницей коего должна быть она, Ковалинская, а со временем обещалось и духовное путешествие по планетам, и многое другое. Уже и ответ на это послание был заготовлен госпожой Ковалинской. По условию, она должна была положить его в отдаленном гроте в парках Озерков и нарочно провела Казимира в этот грот, о существовании которого возвестил Калиостро, как он писал, «дух чистой души оскорбленной, в нем обитающий время и полвремени, и еще время». Казимир должен был за пребывание магика в Озерках отвечать за эту таинственную переписку под покровительством «духа оскорбленной души». А теперь оказалось, что Калиостро точно такие же обещания дает и письма пишет этой немецкой Шарлотте, этой томительно скучной курляндской дуре!
Госпожа Ковалинская задыхалась от негодования. Гордость не позволяла ей сознаться в том, что это была ревность и что магик произвел на нее сильнейшее впечатление особенно в те мгновения, когда почти нес ее в могучих объятиях по темной лестнице в Итальянских.
Дойдя до двери покоя, где находился светлейший, полковник Бауер, осторожно отодвинув край великолепного тяжелого гобелена, на мгновение стал свидетелем весьма оживленной, но довольно странной и вольной сцены. Князь Потемкин, без парика, в распахнутой малиновой венгерке, гонялся за маркизой Тиферет.
Красавица, как легкая лань, ускользала от него между столами, креслами и прихотливо изогнутыми софами. Неподвижная улыбка открывала ослепительные перлы ее зубов, и порою с алых уст слетало легкое, неопределенное восклицание:
– А!.. Ха-а…
Ослепленный мгновенным увлечением, столь ему свойственным, князь Потемкин напоминал древнего циклопа, пытающегося настигнуть легконогую нимфу. Но при гвардейском росте и массивной грузной фигуре он довольно ловко переставлял огромные ноги в мягких черных бархатных сапогах, удивительно напоминавших медвежьи. В то мгновение, когда адъютант заглянул за гобелен, Потемкин настиг красавицу и схватил ее за талию. И тут же получил сильный и чувствительный удар по пальцам магическим жезлом, который маркиза постоянно носила с собой, и отдернул руки. Полковник Бауер поспешно отпрянул за гобелен и со страхом обернулся к гостю, желая понять по выражению его лица, видел ли он эту античную сцену. Но глаза магика по обыкновению витали в небесах, а физиономия имела какое-то лунатическое выражение. Адъютант успокоился. Ему показалось, что за гобеленом раздался звук, похожий на поцелуй. Повременив, полковник Бауер кашлянул.
– Кто там? Что надо? – послышался недовольный голос Потемкина.
– Это я, ваша светлость! – возвысил голос Бауер.
– Ну-у-у! – отозвался князь звуком, весьма похожим на ворчание потревоженного медведя в берлоге.
Полковник Бауер смело распахнул гобелен и жестом предложил магику войти.
Маркиза Тиферет сидела на софе. Пламенные очи ее были опущены и прикрыты тенью длинных ресниц. Грудь бурно волновалась. К улыбающимся устам она поднесла распускающуюся лилию магического жезла. Князь Потемкин сидел недалеко и дул на пальцы правой руки, где отчетливым синим рубцом обозначился ловкий удар итальянки.
При виде мужа, сопровождаемого полковником, красавица не подняла глаз и не изменила выражения лица, да и повела себя так, будто бы в комнату влетела самая обыкновенная муха. Потемкин же устремил зрячее, недружелюбное око на вошедшего доктора оккультной медицины с вопрошающим надменным видом. Но магик сам принял осанку владетельной особы и проследовал перед адъютантом на середину покоя, где и остановился, не кланяясь и странно озираясь во все стороны. Только Бауер, немало удивленный независимостью заезжего магика, которого про себя ставил не выше какого-нибудь фокусника, хотел назвать его и представить князю, как вдруг Калиостро обнажил шпагу и сделал выпад по направлению к Потемкину. Бауер невольно ринулся к нему, вообразив, что магик видел через гобелен соблазнительную сцену ухаживания хозяина Озерков за его прекрасной супругой и, в припадке ревности, хочет заколоть генерал-адъютанта российской императрицы. Он намеревался остановить Калиостро, но тот вдруг отступил на два шага и, раскачиваясь, протяжно забормотал непонятные слова. В то же время шпага его с легким свистом выписывала в воздухе знаки. Все быстрее и быстрее бормотал и чертил магик, потом провел по воздуху шпагой волнистую линию и, направив ее острие на отдаленное окно, замер, закрыв глаза. Вдруг странный стонущий звук как бы прошел по воздуху от шпаги к окну. Казалось, струна натянулась между ними и, тихо звякнув, взвыла. Потом все стекла в окне затряслись, задрожали, точно кто-то незримый бился в них, и вдруг – дз-з-зинк! – одно большое стекло треснуло сверху донизу. Тот же первоначальный стонущий звук как бы прошел сквозь трещину стекла, мгновение реял за окном, отошел и затих.
