— Не хотел я продавать дачу, да пристали: продай да продай. Директора–то самого я не видел, да он двух юристов ко мне прислал. Говорят, что никакая другая дача чеченцу не нужна, а только моя. Он готов и больше дать, — сильно богатый! — да мне неудобно и нечестно лишние деньги с человека брать. Мы, русские, хотя и плохо понимаем гешефт, но знаем, что всякое дело надо вести честно. Я не возьму с него сто тысяч, а пусть он квартиру трехкомнатную дочери моей купит в хорошем доме, да мне на житье чтоб тысяч сорок осталось.
Гурам мгновенно прикинул в своем изощренном на деньги уме все цифры и воскликнул:
— Квартира, два балкона, элитный дом — да? Северная сторона города? Где дорога на Выборг — да? Там я семь квартир купил. Двадцать пять родственников живет. Две семьи из охраны — тоже живут! И там для дочери квартира? Что говоришь, директор? Да я только чиновникам сто тысяч дал. Мэрия, милиция, налоги… Начальников много, и все как шакалы: давай и давай. А ты за сто тысяч и чтоб сорок поверх лапы осталось?.. Что говоришь, директор?.. Тебе двести надо, а не сто тысяч!..
И на это Барсов возражал спокойно:
— Взятки я давать не буду, от меня их никто и не ждет. Там все меня знают и всех я знаю. Может, еще и четырехкомнатную куплю. Дочь–то моя замуж будет выходить. Правда, пока жениха подходящего нет.
— Жениха нет! — качнул многопудовым торсом Гурам. — Есть жених! Племянник мой Давид. И квартира у него, и дача, и две «Мерседесы» — всо есть!
— Да ведь племянник–то ваш — грузин, а дочь моя русская. Как же это она замуж за Давида пойдет? Какие дети у них родятся?
— Хорошие дети! Наши дети! Черные глаза, нос прямой, красивый — горцы будут. Если девка — царица Тамара, если парень — джигит. Вам это плохо?..
— Нет, Гурам, законы предков нарушать нельзя. У вас уважают стариков, у нас тоже. Они нам завещают род хранить, породу. Мне нужны внуки русские; если девочка — Манечкой назовем, парень — Ванечкой.
— Пусть так будет, — обиделся Гурам. — Род пусть будет русским, а дачу продай грузинам. Из Дагестана брат приедет, из Баку сестра. У них детей пятнадцать. Нам квартиры нужны и дачи. Всех рядом хочу поселить.
— Да, уголок наш вам понравился. Напротив меня певец знаменитый жил, а и на его даче чеченцы поселились.
— Чеченцы? Кто вам сказал? Язык тому отрезать! Там дядя мой живет и два его сына. А у них дети, много детей! Мы, грузины, много детей имеем. Русские женщины перестали рожать, а мы рожаем. Во времена Ивана Грозного грузины тоже рожали. Русских было пять миллионов, а нас, грузин, двенадцать. Но потом что–то случилось: вы пошли вперед, а мы — назад. Теперь так не будет. Теперь если русская девушка родит — будет не Манечка или Ванечка, а Давид Гурамишвили или Леон Гогоберидзе. Это потому, что многих ваших женщин вначале кавказ имеет, а потом уж вы, русские. А у нас, высоко в горах, знают, что женщина рожает не того, кто муж, а кто был с ней первым. Теперь у ваших девиц первым всегда будет кавказ или еврей, потому что у нас деньги и нам непонятен стыд. А еще потому, что грузин смелый. Ваш Лермонтов сказал: робкие грузины. Плохо сказал! Покажите русского человека, который пойдет на дуэль? Или такого, кто бросится на вражеский пулемет?.. Такие русские были, теперь их нет. И нет потому, что вы давно уже кавказцы и евреи. Они первыми имеют ваших женщин, а уж потом — вы. Пойдите в собачий клуб, и там вам скажут, если породистая сука повязалась с дворнягой, ее из списков породистых убирают. Она порченая. Она родит дворнягу. Раньше и ваши деды это знали. И был закон — хороший закон! — связалась девушка до женитьбы, на воротах рисуют дегтем: здесь живет порченая! У нас такой закон и сейчас есть. У вас нет — значит вам и не быть на свете. Бог так захотел: извести русскую породу! Так! У нас с вами один Бог, и он нам говорит. Мы это знаем, вы — нет. И потому проститутки бывают только русские. Вы видели грузинку на панели? Увидишь — скажи мне. Зарежу сразу! Увидишь грузинку молодую с русским — тоже скажи! Ее я тоже зарежу. Вашу женщину любой киргиз целуй и обнимай на улице — русские мужики пройдут мимо и не моргнут. Русских мужиков давно нет. Есть слякоть, и вы мне об этом сами говорили. Вот почему нам жить, а вам тоже жить, только, как сказал ваш поэт Есенин, «стонать и плакать под забором». Вы сами мне говорили: рабочих на вашем заводе было пятнадцать тысяч и всех выбросили на улицу. Они что — дрова, что их можно выбросить? Как это живого человека выбросишь на улицу?.. У нас в Грузии нет заводов, мы не делаем машин, не варим железа, не сеем и не пашем, а — живем! Все живем! Нас кормят, и мы живем. Вы что там делаете у плиты?.. Ах, варите кашу. Наверное, пшенную. Но вы можете себе представить, чтобы грузин — директор завода и конструктор ракет и самолетов варил себе кашу, да еще без масла?..
— У вас нет конструкторов, и вы не делаете самолеты. И долго еще не будет ни конструкторов, ни инженеров.
— Кто это сказал?
— Я говорю!
— Почему не будет?
— Вы заняты торговлей. Посмотрите на наши рынки — там одни кавказцы. А если ты торгуешь петрушкой — зачем тебе высшая математика? Вы делаете деньги, да, но ваши юноши не читают книг и многие не могут расписаться. Так скажите мне: зачем плодиться такому народу? Что вы понесете миру?..
Обыкновенно Барсов слушал Гурама и благодушно улыбался, но сейчас Гурам увлекся своей демагогией и позволил оскорбления в адрес русских. Барсов решил поставить его на место.
Гурам называл себя горным грузином, в летние дни носил шапочку свана. Такую шапочку он подарил и Барсову и много раз говорил: «Почему не носишь шапку свана? Нашу одежду Бог любит, она человеку силы дает».
Он хоть и называл себя горным грузином, но всю жизнь прожил в Сочи, торговал в привокзальном киоске газированной водой. И как–то сам проговорился: «Будка моя два раза тесной стала, другую строил». И не однажды повторял: «Когда поезд ”Сочи — Москва“ трогался, я махал рукой и кричал: ”В Союз пошел“. Грузию советской не признавал. Боялся, как бы из Москвы закон не пришел и киоск у него не отнял. За день–то денег медных и серебряных мешок набирал, еле домой доносил. А еще он любил рассказывать, как старый сельский грузин приехал в город и не мог понять лозунг ”Слава КПСС“. Разводя руками, говорил: ”Слава Метревели — знаю, а кто такой КПСС — не знаю“».
Слава Метревели был тогда известным футболистом.
Сейчас он Барсову возражал:
— Торговля? Я что — банан на рынке продаю?.. Ты был на рынке — меня там видел?.. Арбузы вам даю! Весь город ест мои арбузы. Сто торговых точек имею, и в каждой тридцать тысяч арбузов за сезон катаю. Считать можешь? Сто точек и тридцать тысяч — сложи вместе. У калмыков куплю, у молдаван куплю, на средней Волге тоже. И на нижней, и на Дону. Да?.. Ты можешь туда поехать? Ваша власть может? Никто не может, а я могу!..
