Джон Джозеф хотел было дать ей отпор, но Кэролайн уже невинно глядела по сторонам, словно в ее тираде не содержалось никакого скрытого смысла.
Мэри сказала:
— Кажется, из-за дома выходит генерал Уордлоу. Это ведь он?
Матильда прищурила свои светло-коричневые глаза:
— О да, это он. А вот миссис Уордлоу. О Боже, неужели эти офицеры — Джекдо и Роб?!
Так оно и было. В великолепных форменных мундирах королевской драгунской гвардии и 9-го уланского полка Роберт и Джон Уордлоу, — старший брат был выше младшего почти на фут, — красовались среди толпы гостей.
— О Боже, — воскликнула миссис Уэбб Уэстон.
Братья-офицеры сейчас были как раз в таком возрасте, когда течение времени не способно принести ничего, кроме нового очарования. При взгляде на Джекдо и Роба невозможно было даже подумать о дряхлеющей плоти, редеющих волосах, округляющемся животе и шаркающей походке. Братья стояли у дверей особняка, поглядывая по сторонам с видом победителей, и повсюду, куда падал их взгляд, таяли и трепетали женские сердца.
Джон Джозеф в глубине души чувствовал обиду на самого себя, на свою несложившуюся судьбу. У него вызывала отвращение мысль о том, что его семья, некогда великая и славная, оказалась вынужденной отречься от старинного наследства и ютилась теперь в маленьком домике. Еще ужаснее для молодого человека было то, что его собственное будущее оставалось неопределенным: впереди он не видел ничего, кроме унылой жизни управляющего, сводившейся к сбору арендной платы и борьбе с должниками. Но горше и унизительнее всего для Джона Джозефа была его зависимость от Маргарет Тревельян. Он мучительно желал стряхнуть с себя это наваждение, которое овладело его душой, — наваждение, что зовется любовью.
Итак, взглянув на своих старых друзей — Джекдо и его брата Роба, Джон Джозеф, вопреки своей былой привязанности к ним, теперь почувствовал зависть и желание их унизить. Поэтому он шел здороваться с ними не спеша, пропустив вперед радостных сестер.
Он увидел, как Кэролайн бросилась Джекдо в объятия и как Джекдо пристально смотрит на него поверх головы Кэролайн своими сияющими глазами.
«О Боже, — пронеслось в голове у Джона Джозефа, — этот негодяй читает мои мысли».
Но ему все же удалось с улыбкой пожать руку Джекдо.
— Джекдо, какой приятный сюрприз. Роб, я так рад. Вы в отпуске? — произнес он.
— Да. Мы вместе были в колонии на мысе Доброй Надежды…
— Война с кафрами?
— Да. И нас ненадолго отпустили.
— Джекдо такой умный, — сказала его сестра Виолетта, очень хорошенькая девочка с черными кудрями и лицом, свежим, как цветок. — Он ходил среди дикарей и говорил с ними на их языке, переодетый испанским священником.
— Как хитро придумано, — голос Джона Джозефа уже почти срывался. — А чем ты занимаешься, Роб? Ты тоже шпион?
Широкое лицо Роба расплылось в улыбке:
— Да что ты, конечно, нет. Я — боец. На другое у меня мозгов не хватает. Пойдем, Джекдо, надо поздороваться с хозяйкой. Мы ненадолго.
Отвесив поклон сестрам Джона Джозефа, они направились в сторону миссис Тревельян, которая уже беседовала с генералом и Хелен; лорд Дэйви в одиночестве сидел за чайным столиком.
— Видел бы ты свое лицо, — внезапно произнесла Мэри. — Честное слово, Джон Джозеф, у тебя такой вид, словно ты сейчас с удовольствием убил бы Джекдо и Роба. Что с тобой происходит? Когда ты успел с ними поссориться? Ты ведь с ними не виделся до их прихода сюда.
— Мне кажется, — задумчиво произнесла Матильда, — что тебе пора наниматься в иностранную армию, Джон Джозеф. Последние два года ты выглядишь таким несчастным.
Кэролайн взглянула на брата.
— Cherchez la femme, — изрекла она. Джон Джозеф в ярости повернулся к ней:
— И что же это должно означать?
— Это означает «ищите женщину».
— Что ты имеешь в виду?
— Что ты влюблен, Джон Джозеф. Я думаю, что причина твоего уныния — какая-то таинственная дама.
— Нет никакого уныния, — резко ответил ей Джон Джозеф и направился к особняку, не обращая больше внимания на сестер.
Боковая дверь Восточного Крыла была открыта, и, ступив за порог, Джон Джозеф ощутил внезапный холод, когда взглянул вправо, где когда-то находилась библиотека Джона Уэстона. Фамильные книги до сих пор стояли здесь, — по сути дела, эти книги принадлежали Джону Джозефу, — и у молодого человека снова сжалось сердце при мысли о том, что он лишился всего, ради чего был рожден. Пытаясь прогнать назойливые мысли, он повернул к библиотеке и вошел в нее.
На какое-то мгновение ему показалось, что в комнате уже кто-то есть. Ему почудилось, будто в дальнем проходе промелькнула чья-то юбка и грива серебристых волос. Но, приглядевшись внимательнее, Джон Джозеф понял, что комната пуста. Взяв с полки книгу, он уселся в кресло.
Должно быть, юноша задремал, потому что, подняв в очередной раз голову, понял, что стало гораздо темнее. Саттон плавал в лиловатой дымке, предзакатные солнечные лучи позолотили старинные камни стен. И вот теперь Джон Джозеф обнаружил, что действительно не один: из темного угла к нему внезапно обратился чей-то голос, что заставило его подскочить на месте от неожиданности.
— Известна ли тебе легенда о портрете сэра Ричарда Уэстона? — услышат он.
— Кто ты? — испуганно прошептал он в ответ.
— Это не важно. Ты знаешь легенду?
— Нет. Я даже не знаю этого портрета. Где он находится?
Джон Джозеф поднялся с кресла и осторожно повернул голову, пытаясь выяснить, кто с ним говорит, но увидел лишь темную фигуру неопределенного пола, закутанную в просторный черный плащ.
— Он висит в Длинной Галерее. Его закрасили и написали сверху другую картину. Теперь на нем изображен Иоанн, крестящий Христа. Ты должен восстановить его.
— Откуда тебе это известно? Кто ты?
— Я — друг. Позволь, я расскажу тебе о портрете. Каждый год семнадцатого мая он плачет настоящими слезами.
— Семнадцатого мая? — непонимающе переспросил Джон Джозеф.
— Да. Эта дата ни о чем тебе не говорит?
— Нет… ни о чем.
Молодого человека охватил настоящий ужас. Ему очень хотелось отвернуться, но какая-то сила не позволяла ему сдвинуться с места. Спокойный, ровный голос продолжал говорить — не слишком тихо, не слишком громко, но все так же настойчиво.
— Семнадцатого мая тысяча пятьсот двадцать первого года сэр Ричард получил в дар саттонский особняк от Генриха VIII; семнадцатого мая тысяча пятьсот тридцать шестого года его сын Фрэнсис погиб под топором палача; семнадцатого мая тысяча семьсот пятьдесят четвертого года в Саттон приехал внук Якова II, разбивший сердце Мэлиор Мэри. В истории саттонского особняка это страшная дата.
