Что она делала теперь и где было ее убежище — также никому не было известно.
Все в ней составляло непроницаемую тайну.
Хотя она свободно и чисто говорила на всех наречиях многочисленных обитателей прерий, порой некоторые обороты речи и цвет ее кожи, не такой темный, как у туземцев, заставляли предполагать, что она другого племени, чем они, — но, во всяком случае, все это оставалось одним только предположением. Ее ненависть к индейцам была хорошо известна, и даже самые храбрые из них не отважились бы взглянуть на нее вблизи, чтобы проверить, так ли это.
Порой она пропадала по неделям, даже по месяцам, и никто не мог напасть на ее след. Потом вдруг видели, что она бродит где-нибудь без цели, говорит сама с собой и проводит на ногах почти всю ночь, часто сопровождаемая уродливым карликом, немым идиотом, который повиновался ей, как собака, и которого суеверные индейцы готовы были считать духом, находившимся в ее подчинении.
Эту женщину, всегда мрачную и печальную, с диким взглядом и резкими движениями, несмотря на страх, который нагоняла на всех, нельзя было обвинить в том, чтобы когда-нибудь она причинила кому-то вред. Однако, вследствие странной жизни, которую она вела без видимой причины, все несчастья, случавшиеся с индейцами на охотах и войнах, всегда приписывали ей.
Краснокожие стали смотреть на нее как на враждебный им дух и дали ей прозвище — Дух Зла. Тот, кто прискакал к ней в такую глушь и храбро вызывал ее два раза, должен был иметь необычайную смелость — либо у него имелась на то чрезвычайно важная причина.
Этот человек, вождь черноногих, призван играть видную роль в нашем рассказе, и потому мы опишем его в нескольких словах.
Жизнь его едва перевалила на вторую половину, то есть ему было около сорока пяти лет. Очень высокий и стройный, он был превосходно сложен; его развитые мускулы, твердые, как канаты, изобличали в нем замечательную силу. Его умное лицо носило отпечаток хитрости, глаза, почти всегда опущенные, редко смотрели прямо, а выражение коварства и звериной жестокости во взоре внушило бы непреодолимое отвращение тому, кто всмотрелся бы в него внимательно. Но такого рода наблюдатели редко встречаются в прериях, и вождь, которого мы вкратце описали, пользовался среди индейцев большой славой, его очень любили за неодолимую храбрость и неисчерпаемое красноречие на советах — качества, высоко ценимые краснокожими.
Теперь, познакомив читателя с двумя действующими лицами, которых мы выводим на сцену, предоставим действовать им самим и, быть может, услышим нечто важное, о чем никто не догадывался.
— Ночь темна, моя мать может подойти, — сказал вождь.
— Я иду, — сухо ответила женщина, сделав шаг вперед.
— Я давно жду.
— Знаю. Не беда.
— Дорога сюда длинная.
— Теперь я здесь, говори.
Она прислонилась к стволу дерева искрестила на груди руки.
— Что я могу сказать, если меня не спрашивают, моя мать?
— Ты прав. Тогда отвечай мне.
— Я готов.
Воцарилось долгое молчание, лишь по временам нарушаемое шелестом листвы от набегавшего ветерка.
Наконец после продолжительного размышления женщина опять заговорила.
— Исполнил ты мое приказание? — спросила она.
— Исполнил.
— Ну, и что же?
— Моя мать угадала.
— Стало быть?..
— Все готовятся к войне. Она улыбнулась с торжеством.
— Ты в этом уверен?
— Я присутствовал на совете.
— Где была сходка?
— У Дерева Повелителя Жизни.
— Давно?
— После этого солнце закатилось восемь раз.
— Хорошо… Что же решили?
— То, что вы уже знаете.
— Уничтожение белых?
— Да, уничтожение белых.
— Когда дадут сигнал к началу войны?
— День еще не назначен.
— Ах! — воскликнула она с сожалением.
— Но он наступит очень скоро, — быстро возразил индеец.
— Почему ты так думаешь?
— Серый Медведь торопится закончить дело.
— И я тоже, — тихо прошептала женщина.
Разговор опять прервался на время. Опустив голову, женщина ходила по прогалине большими шагами взад и вперед. Вождь пристально следил за ней взглядом.
Спустя несколько минут она остановилась перед ним и посмотрела ему прямо в лицо.
— Ведь вы мне преданы, вождь? — спросила она.
— Разве вы сомневаетесь?
— Кто знает…
— Однако не далее как несколько часов назад я дал неоспоримое доказательство своей преданности.
— Какое?
— Вот это, — ответил он, показав свою левую руку, обернутую полосками древесной коры.
— Не понимаю.
— Как видите, я ранен.
— Вижу, ну и что же?
— Несколько часов назад краснокожие напали на бледнолицых и уже взяли укрепление, которым был защищен их стан, когда при вашем внезапном появлении они не воспользовались своим торжеством и удалились по приказанию вождя, однако раненого и жаждавшего отомстить за себя.
— Это правда.
— Разве моя мать не узнала вождя краснокожих?
— Нет.
— Это был я, Красный Волк. Сомневается ли еще во мне моя мать?
— Избранный мной путь так мрачен, — ответила она с грустью, — мое дело так важно и так близко моему сердцу, что порой я, бедная и одинокая женщина в неравной борьбе с грозными силами, невольно поддаюсь унынию, и сомнение сжимает мое сердце. Много лет я обдумываю план, который хочу исполнить теперь. Я жертвовала всей своей жизнью, чтобы достигнуть цели, к которой стремлюсь, и боюсь встретить неудачу, когда успех, казалось бы, под рукой. Увы! — я не верю даже себе! Так могу ли я верить тому, кого личная выгода ежеминутно может побудить к измене или, по крайней мере, к тому, чтобы бросить меня?
Вождь поднял голову, глаза его сверкнули, величественным движением руки он заставил ее замолчать.
— Ни слова! — воскликнул он голосом оскорбленного достоинства. — Моя мать обижает человека, который желает доказать ей свою любовь. Неблагодарность — порок бледнолицых, благодарность — добродетель краснокожих. Моя мать всегда была добра ко мне. Красный Волк потерял счет тому, сколько раз она спасала его жизнь. Сердце ее отравлено несчастьем; одиночество — плохой советчик, ей не следует слушать голос, которому ее уши внимают в тишине ночи; она забывает содеянное ею добро и помнит только неблагодарность, посеянную ею на своем пути. Красный Волк предан ей, любит ее, Степная Волчица может полностью доверять ему, он этого достоин.
— Верить ли мне этим словам? Положиться ли мне на это обещание? — пробормотала она нерешительно.
Вождь с жаром продолжал:
— Если не довольно благодарности, которую я питаю к моей матери, есть связь более крепкая, связь неразрывная между нами; она служит залогом моей искренности.
