Торберг внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. И тогда Турир сказал:
— У меня есть сын, которого я отослал кормилице, об этом я и подумал.
— У меня самого много таких, — сказал Торберг. — Оса, моя жена, не любит, когда я привожу в дом детей от моих любовниц.
— Я говорю не о ребенке любовницы.
— Почему же тогда ты отослал его прочь?
— Его мать умерла, когда он родился.
Некоторое время Торберг сидел молча, заметив суровую горечь на лице Турира.
— В мире много женщин, Турир, — сказал он наконец.
— Я знаю, — ответил Турир. — Но ты можешь оставить их себе.
Торбергу трудно было понять, что мужчина может быть привязан к одной женщине. Разумеется, он сам был женат, и он любил свою Осу; она была такой домашней и уютной, и он всегда возвращался к ней. Но ей приходилось мириться с его любовными похождениями. Первые годы были для нее горькими; и однажды она бросила ему в лицо слова: если бы он отдавал ей столько, сколько он отдает своим кораблям, она позволила бы ему спать с девчонками в каждой деревне. Но он только пожал плечами и сказал: «Ты думаешь?», и больше не возвращался к этому разговору. И в конце концов она успокоилась.
Теперь, находясь в Эгга, он уговорил одну из девушек делить с ним постель; она была молодой, красивой и своенравной, и он был очень доволен ею.
Торберг покачал головой, ему показалось, что Турир ведет себя глупо.
— Раз уж ты так тяжело это переживаешь, — сказал он, — то самое лучшее для тебя — забыть на некоторое время о бабах. Постепенно ты придешь в себя, а пока займись чем-нибудь другим. Похоже, тебя интересует торговля. Почему бы тебе не потратить время и силы на это? Это даст тебе пищу для размышлений. И к тому времени, как у тебя снова появится интерес к женщинам, ты разбогатеешь…
Турир засмеялся — добродушно, но с оттенком горечи.
— У тебя же есть сын, — продолжал Торберг, — значит, есть для кого стараться!
Турир не нашел, что ответить. Ему следовало обдумать слова Торберга. Ему нужен был какой-то толчок извне, чтобы начать заниматься торговлей. Что же касается мальчика… Если он почувствует, что может что-то сделать для сына Раннвейг, тогда, возможно, ему удастся побороть в себе мучительное чувство того, что он поступил с ним несправедливо — чувство, не покидавшее его с момента разговора с Сигрид.
— Стоит попробовать, — наконец сказал он.
— Турир! — вдруг весело произнес Торберг, и в голосе его послышалось воодушевление. — Этот молоток, который дал тебе ярл, в самом деле лучшего сорта! А дома у меня лежит пара форштевней, подобных которым не сыщешь; я хотел использовать их для своего собственного корабля. Если хочешь, я могу послать за ними…
— Я буду только рад, — сказал Турир. — Но ты можешь и не использовать их, если передумаешь.
— Наверное, я никогда не соберусь строить для себя, я слишком много строю для других. Но тебе придется пообещать предоставить мне еще больше свободы, чем прежде.
— Ты волен строить, как считаешь нужным, — сказал Турир. — Я знаю, на что ты способен.
— У тебя будет красивейший корабль из всех, которые только плавали по морю!
Глаза Торберга сияли, и Туриру стало передаваться его воодушевление. И в нем появилось что-то от его прежней гибкой подвижности, когда он, некоторое время спустя, отплыл с Торбергом в Эгга.
***
Наступила середина лета. Эльвир, Турир и часть работников занимались во дворе боевыми играми, когда прискакал Блотульф Кетильссон из Гьеврана и четверо его парней.
— Интересно, что им нужно… — сказал Эльвир, удивленно посматривая на его грозных сопровождающих.
— Вид у него не особенно радостный, — сказал Турир. И это в самом деле было так: лицо Блотульфа напоминало грозовое небо.
Это был человек лет тридцати с лишним, крепкого сложения, но не толстый, с красным лицом и белокурыми волосами. Взгляд его голубых глаз был добродушным, он часто и от души смеялся, но на этот раз между бровями у него пролегла глубокая складка, губы были плотно сжаты.
Подъехав прямо к ним, он на ходу соскочил с коня. Рука его потянулась к мечу, и он грозно прорычал:
— Скажи мне, где я могу найти того пса, который увивается за моей дочерью?
— Мне кажется, ты должен рассказать, о ком идет речь, — спокойно ответил Эльвир.
Но Блотульф уже повернулся к Туриру, которого и раньше встречал в Эгга.
— Это один из твоих людей, — сказал он, — здоровенный щенок с белобрысым чубом и широкой рожей. Его зовут Финн.
— Ты имеешь в виду Финна Харальдссона из Грютея, моего шурина? — сказал Турир.
Блотульф опустил меч.
— Я не знал, что он твой шурин, — сказал он.
Но лицо его опять стало мрачным.
— Если он твой шурин, то тебе следует присматривать за ним, чтобы он не позорил дочерей свободных людей!
— Я думал, что он дружит с твоим сыном Хаконом, поэтому так часто и наведывается в Гьевран, — сказал Эльвир.
— Я тоже так думал, — ответил Блотульф. — Но сегодня, когда я уже хотел договариваться с Халльдором из Скьердингстада о свадьбе Ингерид с Ране, его старшим сыном, овдовевшим в прошлом году, она вдруг отказалась. Она плакала, говоря, что не хочет идти за него. И когда я спросил, что она имеет против Ране Халльдорссона, то оказалось, что этот Финн совсем вскружил ей голову.
Его рука снова потянулась к мечу.
Эльвир повел Блотульфа в залу, четверо его парней тоже пошли с ними. И когда Эльвир, Турир и Блотульф сели, те четверо остались стоять.
— Хочешь выпить, Блотульф? — спросил Эльвир.
— Не пытайся задобрить меня, Эльвир, я слишком хорошо тебя знаю!
— Попытка полюбовно уладить дело еще никому никогда не вредила.
— Я пришел не за тем, чтобы полюбовно улаживать дело, — сказал Блотульф. — Не забывай о том, что она у меня единственная дочь, и этот брак введет ее в один из могущественнейших родов Трондхейма, — глаза его угрожающе сверкнули. — Скажи мне, где я могу найти этого паршивца?
— Он сейчас на охоте, — ответил Эльвир. — Он вернется только к вечеру.
— Я не уйду отсюда, пока он не вернется!
— Ты уверен в том, что все обстоит так уж плохо? — спросил Эльвир. — Что тебе рассказала Ингерид?
Самоуверенность Блотульфа как рукой сняло.
— Она сказала, что хочет только его и никого другого, — ответил он. — То-то в последнее время он зачастил к нам…
— Почему ты не хочешь, чтобы мы с Туриром занялись мальчишкой, когда он вернется домой? — спросил Эльвир. — Что бы там ни было, мы попытаемся мирно уладить дело.
Вошло несколько рабов; они опустили стол, висящий на стене, и поставили его перед скамьей. Люди Блотульфа сели. Вошло несколько дружинников Эльвира и Турира, служанки принесли пиво. Эльвир сделал знак своим людям и тем, кто служил Туриру, чтобы они сели в другом конце зала, где трудно было расслышать, о чем говорили они втроем.
